Атомный конструктор №1 - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 61

Вот как оно было тогда.

ПОД СТЕКЛОМ на столе в кабинете Фишмана лежали два портрета — Н.Л. Духова и В.Ф. Гречишникова, и он не раз вспоминал их в деловых разговорах. А однажды, на вопрос — был ли Духов, трижды Герой Социалистического Труда (!), выдающимся конструктором, Давид Абрамович ответил необычно. Он сказал, что, да, Духов был талантливым конструктором, но, главное, он был удачливым конструктором.

Что надо понимать под удачливостью конструктора, Давид Абрамович не пояснил, хотя некий скрытый смысл тут имелся. Возможно, Фишман был не склонен вдаваться в пространные рассуждения потому, что сам о себе вряд ли мог говорить как о чересчур удачливом. Его удачи всегда обеспечивались трудом.

И немалым.

Пожалуй, тут надо сказать и вот о чем.

Зарядное КБ-1 ВНИИЭФ и его системное ядро — пятый сектор, из которого потом выделялись более узко специализированные секторы, — это, конечно, детище многих крупных, значительных личностей, а не только Давида Абрамовича. Собственно, настоящее начало конструкторскому «кусту» КБ-11 положил как раз Духов. Фишман взял от Духова многое, как, несомненно, на Фишмана повлиял и Гречишников… Повлиял, хотя бы, в качестве своего рода отправной точки для размышлений о том, как надо конструировать и еще более — как организовывать конструирование, как руководить им. В этом смысле Фишмана можно считать учеником не только Духова, но и своего сверстника Гречишникова. Тем не менее, все ведущие высокопрофессиональные специалисты зарядного КБ-1 так или иначе принадлежат к конструкторской и деловой школе именно Фишмана. Одни — те, что постарше, являются его прямыми учениками, другие — это ученики учеников Фишмана.

Среди характерных черт инженерной школы Давида Абрамовича можно назвать ответственность, тщательность, конкретность, основательность и высокий запас прочности как в части инженерной идеологии конструкции, так и в узком значении этого понятия. Сейчас, когда вопросы продления гарантийных сроков, вопросы обеспечения надежности и безопасности ядерного арсенала в условиях запрета испытаний выходят на одно из первых мест в оружейной работе, эти черты школы Фишмана высвечиваются особенно ясно.

Однако на облик зарядной конструкторской школы ВНИИЭФ наложила свой отпечаток не только личность Давида Абрамовича. И если вспоминать о конструкторских «отцах-основателях», то кроме Духова (Турбинер в КБ-11 «держал дистанцию», хотя и его, конечно, влияние тоже в чем-то сказалось) следует упомянуть хорошо знакомых читателю Николая Александровича Т ерлецкого и, опять-таки, Владимира Федоровича Гречишникова.

Терлецкий, Гречишников и Фишман были людьми не только разной жизненной судьбы, но и принадлежали исходно к разным инженерным школам. Терлецкий был и старше «дизелистов» Гречишникова и Фишмана на девять лет, и имел за плечами опыт вузовского преподавания, а до КБ-11 работал не в конструкторском бюро, а в научноисследовательском институте. А в НИИ подходы к работе вырабатываются — как ни говори — иные, чем в КБ, где формировались Фишман и Гречишников. Терлецкий был интеллигентнее, но имел характер скорее взрывной, где-то — суматошный.

Фишман сразу начинал как инженер-конструктор, связанный с производством и глубоко его чувствующий. Это же можно было сказать о Гречишникове. Придя в КБ Кировского завода из Центрального института авиамоторостроения (ЦИАМ), он, как и Фишман, был ориентирован на конкретные разработки, передаваемые в серийное производство.

В то же время по характерам и общему подходу к конструированию Терлецкий и Гречишников были более схожи, чем Фишман. Они быстро увлекались идеями — своими и чужими, быстро загорались, не всегда сразу продумывая все соображения, хотя умели быстро и своевременно находить свои промахи и признавать их.

Фишман был обстоятельнее, в чем-то — консервативнее… Ближе к земле, так сказать. Вспоминая повесть А. Русова можно констатировать: «Типичный каминчанин»!

Гречишников был склонен воспринимать все пожелания и требования физиков как нечто, не подлежащее особому обсуждению — он считал, что конструкция должна с максимальной точностью воспроизводить в материальном виде идеальную физическую схему.

Давид же Абрамович за схемой сразу был склонен видеть оружие, боеприпас. Да, он был в чем-то консервативен. Но он же был чуток и на новое — если это новое не отдавало авантюрой.

Владимир Федорович Гречишников, уже будучи заместителем начальника сектора по науке, мог прийти в отдел к конструкторам, всмотреться в чертежи на кульманах, расхвалить какое-то решение и тут же вывалить на подчиненных ворох новых вариантов — увы, не всегда реализуемых.

Авторитет его был велик, но не в духе благоговейного пиетета, и один случай это хорошо проиллюстрировал.

Гречишников, появляясь у конструкторов, предлагал одну идею за другой. И однажды известный в секторе шутник, инженер-конструктор Калганов, вдруг громко заявил: — Владимир Федорович, анекдот!

Гречишников их очень любил и тут же приготовился слушать:

— Ну-ну, давай!

— Приходит утром конструктор в рабочую комнату и заявляет: «Ребята! Я придумал, как уничтожить империализм!» — И как? — не выдерживает Гречишников.

Калганов рисует на листике коробку, на ней — три кнопки с надписями: «Вашингтон», «Нью-Йорк», «Лондон». Потом поясняет: — Нажал одну кнопку — нет Вашингтона. Другую — Нью-Йорка. И — так далее. И все!

Империализма нет!

Гречишников смеется:

— Ловко! Но за счет чего все это получается? В коробке-то что?

Калганов комично пожимает плечами и важно ответствует: — Владимир Федорович! Тут же конструкторы сидят. КБ. Вот они пусть и придумают — как и что. Важна идея.

Все смеются — включая Гречишникова.

Но намек понят.

ПУСТЬ современный читатель не увидит в этом рассказе доказательств идеологической кровожадности советских разработчиков ядерного оружия. Тут надо учитывать и фон эпохи (о необходимости ядерного уничтожения СССР тогда писали многие массовые западные издания), и характер работ КБ, и то, что сама шутка Калганова доказывала как раз обратное: никто в СССР не стремился уничтожить капитализм военной силой. Мы — мирные люди. Но теперь вместо бронепоезда на запасном пути у нас стояли стратегические бомбардировщики с ядерными зарядами на борту и ракеты в ракетных шахтах.

Фишман, как показало время, сформировал свою собственную инженерную школу, вобрав в нее лучшее из подходов и взглядов талантливых коллег — Духова, Терлецкого, Гречишникова. Но что-то он взял у них, пожалуй, «от противного» — отбросив ему не подходящее.

И, все же, учтя его.

Очевидно, в осмыслении и переосмыслении инженерных натур своих старших по возрасту или положению товарищей и родился знаменитый принцип Фишмана: «Лучшее — враг хорошего».

Вовремя остановиться в процессе совершенствования идеи для того, чтобы получить вместо идеи осязаемый результат (в нашем случае — серийно пригодную конструкцию заряда) — великое искусство. Важно понять и поддержать новую мысль, но важно и ввести ее в строгие рамки. «Истина конкретна», — говорил Фишман, и это тоже был один из его излюбленных афоризмов.