Я тебя не променяю - читать онлайн книгу. Автор: Эльвира Смелик cтр.№ 22

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С такими людьми как Герман нельзя играть в игры, делать ставки на не сразу открывающиеся смыслы, с ними надо вести себя очевидно и прямолинейно, отвечать «нет» на любые предложения и уходить. Потому что есть у них удивительное свойство ‒ извратить любую мысль и действие, приспособить под свои устремления, и Саша опять попалась, переоценила собственные силы, не справилась. И Костя тоже не справился, у него не получилось остаться насмешливо снисходительным после того, как Герман слишком чувственно произнёс Сашино имя, и, если бы она не остановила его, он бы сорвался и устроил драку. Но остановить её саму было уже некому.

Костя. Ну почему, почему он обиделся и сбежал, когда был нужен ей больше всего? И про работу он наверняка придумал, нашёл более-менее уважительную причину, а на самом деле просто укатил в общагу, чтобы не видеть ‒ Сашу. А ведь она не поверила Дине, даже несмотря на ключ, даже несмотря на его толстовку на подруге, зато Костя… Костя не поверил ей.

Какое-то время Саша просто бродила между домов, переходя из одного двора в другой, на пустующей детской площадке уселась на качели, легонько оттолкнулась ногой от земли.

Когда она последний раз качалась? Даже не вспомнить случай, место, а вот ощущения в памяти остались и теперь постепенно оживали, успокаивали и даже завораживали, дразнили безмятежностью и возможностью полёта. Только вот люди летать не умеют, слишком приземлённые, а если вдруг потянет ввысь, тут же откуда ни возьмись появятся проблемы, чужими тяжёлыми ладонями лягут на плечи, придавят, и не избавишься от них.

Ладно, не гулять же теперь до ночи в поисках того, чего нет, да и есть уже хочется. Вроде бы должно быть не до еды, но она, видимо, слишком бесчувственная ‒ не страдает, не тревожится, не заливается слезами. В душе сухо и пусто, как на старом пожарище, выгорело до золы, до седого пепла.

Звучит красиво, но глупо. Когда действительно плохо и больно не до цветистых метафор, не до ярких эпитетов и громких восклицаний. И Варя всё без слов поняла, когда, выглянув из кухни, посмотрела вернувшейся домой подруге в лицо.

‒ Саш. Что с тобой, Саш? ‒ она вспомнила, отчего домой они на этот раз добирались не вместе, предположила сочувственно: ‒ Вы с Костиком поссорились?

‒ Нет, не поссорились, ‒ возразила Саша, но тут же передумала: ‒ Или поссорились. Я не знаю.

‒ Как это можно не знать? ‒ озадачилась Варя, принялась выяснять осторожно: ‒ Ты ему ключ отдала? И про Дину спросила? А он что?

‒ Сказал, что всё так и было.

‒ А потом?

‒ А потом… ‒ Саша сделала паузу, нарочито театральную, сама же скривилась от её неестественной наигранности, закончила: ‒ Герман подкатил.

‒ Ге… ‒ хотела переспросить Варя, но передумала, договаривать не стала, только выдохнула поражённо: ‒ Офигеть. Вовремя. И что?

‒ И ничего. Обменялись парой фраз. А потом Костя уехал на работу.

‒ А Герман остался?

У Вари глаза округлились, и уже раздражать начали эти её неестественно театральные реакции, запредельное удивление.

‒ Тоже уехал, ‒ стиснув зубы, процедила Саша, но у подруги уже опять приоткрылся рот, готовый выдать новый вопрос, и она почти прокричала предательски подрагиваемым голосом: ‒ Нет не с Костей. Сам по себе. В другую сторону.

Варя отступила, даже чуть спряталась за косяк.

‒ Саш, ну Саш. Ну прости. Я же не знала. Ты бы сразу сказала, что не хочешь говорить. По мне-то как раз наоборот, лучше в себе не держать.

Саша смущённо потупилась, пробормотала:

‒ Я в туалет.

‒ Ага, ‒ старательно закивала Варя. ‒ А потом на кухню приходи. Я салатик настрогала. ‒ И торопливо добавила, спохватившись: ‒ Если хочешь.

Поужинали в молчании. То есть Саша молчала, а Варя без остановки трындела на всякие отвлечённые темы, не требуя отклика, вроде фоновой музыки, чтобы не воцарилась вдруг неприятная напряжённая тишина. А после Саша засела за экзаменационный альбом по истории искусств.

Подобное занятие очень хорошо отвлекает, и думать особо не надо, фантазировать, просто срисовывай с натуры, точнее с изображений, найденных в интернете, и действительно слушай музыку, которая льётся из наушников прямиком в голову. Но всё равно временами она будто пропадает, звук бесследно растворяется в параллельном измерении сознания, и ловишь себе на том, что какое-то время просто сидишь неподвижно, а рука зависла в воздухе, и сжимаемый в пальцах карандаш бессмысленно целится в бумагу, так и не дочертив до конца нужную линию.

А с Костей у них и раньше не получалось видеться каждый день, но обычно в перерывы между встречами он звонил или писал что-нибудь смешное или забавно-милое, от которого губы сами растягивались в улыбку, а тут ‒ уже два дня глухого молчания. И что это значило?

Что всё кончено, но сказать прямо он не решается, надеется Саша сама сделает верный вывод? Ну нет, не может быть. Сильно обиделся и до сих пор никак не успокоится, решает, что делать дальше, стоит ли продолжать отношения? Специально её игнорирует, чтобы она подольше помаялась от неизвестности? А вдруг он думает точно так, же как Саша сама: что это она обиделась, что это она не звонит и не пишет, потому что не желает его больше видеть.

Ну нельзя же так, бесконечно изводить себя предположениями и мыслями. Ей уже и на живописи досталось за то, что часть занятия просто просидела, словно сомнамбула, и Варя поглядывает как-то чересчур жалостливо и разговаривает с ней вкрадчиво и тихо, словно с неизлечимо больной.

Конечно, можно упереться и внушить себе, что Костя однозначно обязан проявить инициативу первым, что прежде всего гордость, самолюбие и всё такое. Да ну нафиг! Только свихнёшься, накручивая себя до предела, бессмысленно выдавая предположение за предположение, которые как правило окажутся абсолютно мимо. Ну не получается у Саши и дальше только ждать и терпеть, тем более не собирается она оправдываться и извиняться, просто спросит прямо. Вот именно сию секунду.

Как раз занятия закончились, и они с Верой спустились в центральный холл, забрали куртки в гардеробе.