Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я» - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Соломон cтр.№ 197

Когда происходят такие самоубийства, как правило, обвиняют родителей – и действительно некоторые подталкивают своих детей к уходу из жизни. Присутствие в жизни ребенка матери или требовательного отца, который никогда не бывает удовлетворен его достижениями, – это уже классика жанра в профессиональной литературе. Некоторые родители сосредоточены на помощи своим детям, а другие – на помощи самим себе; многие не признают разрыва между этими целями. Некоторые родители так одержимы своей мечтой, что теряют из виду самого ребенка. Роберт Сирота, президент Манхэттенской школы музыки, сказал: «Матери кастрировали своих маленьких сыновей в Италии эпохи Возрождения, чтобы дать им музыкальную карьеру, и психологический урон, наносимый детям сегодня, не менее жесток» ^[1119]. Психическое здоровье, независимость мышления и интеллект становятся особенно важными буферами экстраординарных способностей, которые не имеют к ним никакого отношения. Неудавшиеся вундеркинды обречены вечно нести в себе отравляющие воспоминания о себе как о многообещающих. Легенды о великих обычно заканчиваются триумфом или трагедией, в то время как большинство должно найти удовлетворение где-то посередине. Скрипач Яша Хейфец однажды описал феноменальность как «болезнь, которая обычно смертельна», и он «был одним из немногих, кому посчастливилось выжить» ^[1120].

Самая грубая и примитивная форма эксплуатации – финансовая. В «Пробуждении» Исаак Бабель описывает субкультуру вундеркиндов в довоенной России: для своих семей они были средством преодоления нищеты. «Когда мальчику исполнилось четыре или пять лет, мать отвела крошечное хрупкое создание к мистеру Загурскому. Загурский управлял фабрикой, выпускавшей вундеркиндов, фабрикой еврейских карликов в кружевных воротничках и лакированных туфлях» ^[1121]. Пианистка-вундеркинд Рут Сленчиньска в своей книге воспоминаний «Детство под запретом» описала пережитые побои: «Каждый раз, когда я совершала ошибку, отец наклонялся и очень методично, не говоря ни слова, бил меня по лицу» ^[1122]. Ее дебют в 1931 году, когда ей было четыре, получил восторженные отзывы. Она помнит, как Рахманинов сказал ей: «Через год ты будешь великолепна. Через два года ты станешь невероятной. Хочешь немного печенья?» Однажды она услышала, как ее отец говорил: «Я учу Рут играть Бетховена, потому что это приносит доллары». Она сломалась и бросила пианино: «Мне было 16, я чувствовала себя на 50, а выглядела на 12». Отец выгнал ее; его прощальные слова были: «Ах ты, паршивая маленькая сучка! Без меня ты никогда больше и двух нот не сыграешь».

В детстве венгерского пианиста Эрвина Ньиредьхази внимательно наблюдал психолог ^[1123], который подробно описал его раннюю жизнь. Родители Эрвина никогда не учили его самостоятельно одеваться или готовить себе еду. Он питался едой, гораздо лучшей, чем та, которой довольствовались остальные члены семьи. Он не посещал школу. Родители использовали его гений, чтобы получать привилегии; их пригласили представить его европейским королевским фамилиям. Позже Эрвин сказал: «Я был, как визитная карточка. К пяти годам я понял, что нахожусь в чужом мире» ^[1124]. У его отца было множество романов с покровительницами Эрвина, а мать проматывала заработанные сыном деньги.

Когда Эрвину было 12 лет, его отец умер, а мать превратила его главную радость в ужасную работу. «Мама ненавидела меня», – сказал Эрвин. Он ее тоже ненавидел и однажды выразил благодарность Гитлеру за ее уничтожение. Как и многие люди, чей ранний талант переоценивают, он демонстрировал присущую раненому нарциссу смесь высокомерия и отчаянной беззащитности. «Какие бы препятствия ни вставали на моем пути, я просто сдавался», – сказал он. Он десять раз женился и девять раз разводился. Какое-то время был бездомным. Хотя он дожил до старости, он выступал лишь изредка с переменным успехом; вместе с матерью, которая и гнобила, и поощряла его, он утратил смысл игры.

Отец Лорина Холландера был помощником концертмейстера легендарного дирижера Артуро Тосканини и имел такой же характер, как у босса ^[1125]. «Я был битым ребенком, – сказал мне Лорин. – Если я играл что-то не так, как он хотел, меня ударом сбивали с табурета». После триумфального дебюта в 1955 году в 11 лет жизнь Лорина начала ускоряться. «Когда мне было 14 лет, я уже ежегодно давал 50 концертов и записывал по одной пластинке. В 16 лет у меня начались тяжелые депрессивные эпизоды, я начал терять контроль над правой рукой». Через 52 года после своего первого выступления в Карнеги-холле он сказал: «Страх перед сценой, часто ужас, был изнурительным. Я не знал, что у меня есть выбор, что в жизни есть что-то еще. Все, что я делал, не соответствовало моему идеалу. Этот идеал заключался не только в техническом совершенстве, но и в том, чтобы каждая нота была проникнута полной палитрой человеческих эмоций, духовных вопросов, поисков красоты».

В личной жизни Лорина была путаница. «Не знаю, можно ли это назвать сексуальной зависимостью. Но я не был верен женам в своих браках. Нет никакого оправдания. Это просто глупость. Не с кем было поговорить о своих желаниях, жаждах и нуждах, – рассказывает он. – Одаренность приходит вместе с этим адом. Никто тебе этого не говорит. Музыка мчится быстрее и быстрее, и ты не можешь удержать ее. Я прятался после спектаклей. Я уходил со сцены в конце концерта, когда публика стояла и аплодировала. Я выходил через заднюю дверь, чтобы утонуть в своем стыде». Лорин работал с родителями одаренных детей, предупреждая их об опасности. «Невозможно понять высокоодаренных, просто расширив наше понимание обычных людей, – говорит он. – Понимание высокоодаренных дает ключ к пониманию обычного человека, но не наоборот». Другими словами, Толстой может научить нас понимать крестьянина, но крестьяне никак не могут дойти до понимания метафорических сложностей «Анны Карениной».