Руками не трогать - читать онлайн книгу. Автор: Маша Трауб cтр.№ 34

Он еще раз позвонил коллегам и сказал, что тут пожилые женщины нервничают, дети ходят, а в здании и радиационный фон повышен, и разлитие ртути, и ценности такие, что не оценить. Государственного масштаба. Аргументы подействовали.

– Через сорок минут приедут, – выдохнул Михаил Иванович.

– Так, куда выбрасывать-то? – В буфете появилась Гуля, держа на вытянутых руках банку из-под малосольных огурцов, в которой лежал «зараженный» хлеб.

– Отнеси к себе в кладовку. Сейчас приедут спасатели, им и отдашь, – ответила Берта Абрамовна.

– Не-е-е, я эту дрянь у себя держать не стану. Лучше я ее на улицу выставлю от греха. А веник я выбросила. И совок тоже. Берта Абрамовна, мне теперь новые тряпки нужны. Полы-то я промыла.

– Будут тебе новые, – отмахнулась Берта.

– Еще советуют обувь помыть и одежду прокипятить, – подала голос Елена Анатольевна.

– Хорошо, давайте мы соберем зараженную обувь, и Гуля ее продезинфицирует в хлорке, – предложила Берта Абрамовна.

– Нет, – воскликнула Лейла Махмудовна. – Я свои туфли сама помою.

– Хорошо, Лейла, не нервничай, – успокоила ее хранительница.

На пороге буфета появилась Снежана Петровна, которая еле стояла на ногах. Она была пьяна.

– Привет! – крикнула она приветственно.

– Снежана, шла бы ты домой, – ласково сказала ей Берта Абрамовна.

– А почему ей можно, а мне нельзя? – тут же вскинулась Ирина Марковна, которая тоже появилась в дверях.

– Да! – поддержала ее Гуля. – Она набухалась, а мне туфли мыть?

– Да я не пьяная. – Снежана плюхнулась за стол. Если бы не Михаил Иванович, который услужливо пододвинул ей стул, она бы села мимо. – Вот, скажите мне, почему у одних – все, а у других – ничего? Почему мужикам можно изменять женам, а женщинам – нельзя?

– Гуля, умоляю, сделайте ей кофе, – велела Берта Абрамовна.

Уборщица хоть и нехотя, но подчинилась. Снежана отхлебнула кофе и заплакала.

– Я не пьяная. Честно. Просто я не понимаю. Это было давно! Господи, один раз всего. Случайно. Он бы и не узнал! Почему он спокойно жил все эти годы, а когда узнал, ушел? Почему он считает, что узнать спустя столько времени – намного хуже, чем сразу? Он решил, что я его предала. Не тогда, когда изменила, а потом, когда молчала. Я не понимаю. Правда. И почему он думает, что меня волнуют его измены? Мне все равно. Совершенно. А он… как будто отыгрывается. – Снежана отхлебнула еще кофе. Она плакала безутешно и горько – так плачут, когда действительно очень больно.

– Опять с мужем, что ли, поговорила? – спросила у нее Гуля. – Так хватит ему звонить-то. Уже забудь и живи дальше. Чё ты в него вцепилась-то?

– Я просто хочу понять, – всхлипнула Снежана.

– Так нечего понимать-то. У них, у мужиков, голова вообще не так устроена. То как бабы себя ведут, то как дети малые.

– Это он мне позвонил. Сказал, что у него новая женщина. Зачем? Зачем он мне рассказывает? Чтобы унизить? А еще эта кантата! Ненавижу ее! И всех этих гениев непризнанных ненавижу! – закричала Снежана уже в истерике. – Вот этот Яблочников думал о том, что после себя оставит?

– О себе он думал. Ясное дело, эгоист, – заявила Гуля.

– Да. А мне их жалко. Понимаете? И мужа своего жалко! И себя жалко!

– Тоже мне – удивила. Себя всегда больше жальче, – пожала плечами Гуля.

– Главное, что я уже не знаю, зачем нам эта партитура! Берта Абрамовна, вы меня понимаете? Дело не в нотах, а в людях. Это ведь трагедия. Трагедия Белецкого. Несчастный человек. А Яблочников? Я слушала его произведения… Изучала. Мне кажется, что ему было очень плохо. Всегда. В музыке это чувствуется. Да, он украл музыку Белецкого. Это очевидно. Но зачем? Значит, он не мог написать так же. И страдал от этого. Он был глубоко несчастный человек. Понимаете? И ведь так и не ясно, существует ли настоящий вариант кантаты. Теперь я думаю, а нужно ли вообще ее раскрывать? Доказывать, что Яблочников был плагиатором, да откровенно говоря, вором и бездарностью. Зачем нам нужен этот скандал? Ведь они уже умерли. И встретились там, в другом месте. Пусть они сами выясняют отношения, зачем это нужно нам? Берта Абрамовна, я не справилась. Я не могу. Не хочу. Пусть все остается, как есть. Правда никому не нужна. Если бы я Илье не призналась, что изменила, все сейчас было бы по-другому. Кто меня за язык тянул? Просто поддалась порыву, и все – двадцати лет как не было. Корова языком полжизни слизала. И сейчас я снова могу разрушить все своей правдой. Разрушить репутацию Яблочникова, жизнь его семьи, память о нем. Не хочу. Лучше жить во лжи. Ложь никого не ранит, не бьет наотмашь.

– Деточка, успокойтесь. Мы сделаем так, как вы сочтете нужным. Только не надо плакать. Сейчас надо всем успокоиться. И забудьте на время об этой кантате – время само подскажет, что делать. Сделайте паузу. Решение придет само.

– Как это? – Снежана перестала плакать.

– Так. Если Яблочников хотел всех запутать, так зачем мы будем вмешиваться в историю? Давайте сохраним интригу! У нас есть специалисты по творчеству Белецкого? Нет. И по творчеству Яблочникова нет. Так что мы сами можем решать, какая именно партитура вернется в культурный оборот, станет национальным достоянием и музейным экспонатом. А можем сказать, совершенно официально заявить, что кантаты и вовсе не существовало, что нет никаких источников, подтверждающих этот факт. Снежана Петровна, мы сделаем так, как лучше для всех. И если будет на то необходимость, то солжем, не моргнув глазом. Нам не привыкать, сами знаете. Уж врать мы умеем очень убедительно.

– Берта Абрамовна, что вы говорите? – У Снежаны глаза были на лбу. – Вы же всегда учили, что долг и честь музея в подлинниках! Вы же каждую шкатулку три раза перепроверяли у экспертов! Вы же говорили, что искусство не терпит лжи и выдумки, а домыслы и слухи оскорбляют настоящее произведение искусства.

– Ах, дорогая моя, мало ли что я говорила? Что-то я устала сегодня. Давайте пойдем по домам… – отмахнулась главная хранительница.

– Берта Абрамовна, сейчас МЧС приедет. Никто не должен уходить, – вздрогнул от неожиданности Михаил Иванович, – я же дозвонился. Они везут этот, дозиметр. Все проверят. Из соседнего округа…

– Да, мой дорогой, конечно. Я совершенно забыла про ртуть. Из головы вылетело.

Сотрудников МЧС на пороге музея встречал Борис, у которого так и не прошел нервный тик, и он то и дело вздрагивал и подхрюкивал, завороженно глядя на спасателей, облаченных в специальную форму, на ящичек, который держал один из них.

– Это дозиметр? – с уважением спросил Борис.

– Да, б… Один на три округа. Вот чем хочешь, тем и измеряй! Хоть пальцем. Или к гадалке иди! Где тут у вас разлитие ртути? – ответил эмчээсовец.

– Пойдемте. – Борис, пригнувшись от почтения, засеменил, проводя специалистов в свою каморку. Потом он провел их в кабинет и показал часы, по которым делал свои замеры, провел в главный зал, где проходили экскурсии, в подсобку Гули и завел в каждый из кабинетов.