Ангел бездны - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Бордаж cтр.№ 38

Целыми днями ее мучил один и тот же вопрос: что они собираются сделать с обитателями лагерей? Ведь когда-нибудь им надоест сторожить и кормить эти лишние рты, этих паразитов, этих арабских ублюдков, как говорили ее одноклассники. Она часто смотрела поверх обнесенных колючей проволокой стен на темную громаду печи, стоящей примерно в километре от лагеря. Она вспоминала рассказы, которые читала в старых запрещенных книгах и в которых говорилось о миллионах людей, сожженных в печах. Она пыталась понять, как человечество дошло до этого, почему люди так ожесточались, что уничтожали себе подобных. Она долго не верила рассказам, считала, что это преувеличение – вроде того как в сказках детей пугают людоедами или злыми волшебницами. Однако в лагере, видя перед собой пугающую неподвижную тень печи, она понимала, что ужас по-прежнему живет в душах людей, что хранители архангела Михаила в любую секунду могут превратиться в истязателей, в палачей. Старые женщины, которым она поверяла свои страхи, осуждали ее за эти мысли и советовали предаться Богу.

В лагере Центрального департамента было, судя по всему, не меньше десяти тысяч заключенных. Десять тысяч человек, загнанных в пространство, предусмотренное для двух или трех тысяч. И каждый день прибывало еще около дюжины, как будто в Объединенной Европе ежесекундно обнаруживались все новые и новые ответвления в обширной сети исламизма, как будто необходимо было истребить половину европейского населения, чтобы вернуть ему настоящую христианскую чистоту. Администрация лагеря не обращала ни малейшего внимания на протесты вновь прибывших, хотя некоторые из них опускались, например, до того, что выставляли напоказ перед охранниками свой необрезанный член. В результате они проигрывали дважды: у них не было никакого шанса вызвать сочувствие в рядах остальных заключенных, а чуть позднее их находили убитыми, с обрезанной и пришитой к губам крайней плотью.

С каждым днем в лагере царила все большая неустроенность и теснота, так что стало совсем невозможно спрятаться от людей. Скоро ей уже не удастся, как прежде, избегать напора мужчин. Они мстили женщинам и девушкам за свое унижение, за свое отчаяние, за свое бессилие. Она уже несколько раз избежала коллективного изнасилования благодаря вмешательству охранников и сочувствующих ей заключенных, но с той поры стала откровенной мишенью банды, главарь которой – малорослый хулиган, истеричный и постоянно орущий на всех, – впивался в нее хищным взором. Состоявшая из двадцати человек, банда силой захватила половину барака, не считаясь с возмущением его старых обитателей.

– К чертям собачьим все ваши вечные ценности, уважение, милосердие! К чертям собачьим ваше ханжество! Если бы ваш Бог думал о вас, он не позволил бы упечь вас в этот лагерь! Он не позволил бы вам даже уехать из вашей страны! Ваш Бог существует только в ваших мозгах, как все на свете боги, как Бог евреев и Бог христиан! На том свете нет ни ада, ни рая – там одна гниль, там ничего, кроме пустоты! Поэтому мы, прежде чем сдохнуть, хотим как следует повеселиться! И если никто не будет нам мешать, все будет тихо! А тот, кто встанет нам поперек, быстро отправится к своему Боженьке!

Слова у них не расходились с делом: они до смерти забивали редких смельчаков, которые отваживались им противостоять, крали большую часть еды, чтобы обменять ее на разные привилегии или вещи, и усиливали террор, насаждаемый лагерным начальством. Они раздевались вместе с остальными на досмотрах, чувствовали себя неловко, закрывая руками мужские принадлежности, не возражали, когда охранники с автоматами заставляли их расставить ноги и наклониться вперед, чтобы проверить их задний проход, но едва черные мундиры удалялись, они превращались в диких зверей, с потрясающей скоростью сменяя роль жертвы на роль палача. Всем – и старикам, и молодым – кто попадал им под руку или под ногу, доставалось от них, они удалялись в свой барак, оставляя за собой на дороге тела, лежащие в крови и в грязи.

Она боялась этих бесов, как и любая еще молодая и красивая женщина в лагере. Она видела, что они сделали с девушкой, которая поцарапала щеку главаря. Они за волосы оттащили ее в свою нору, и ее душераздирающие крики раздавались всю ночь до самого рассвета, так что тысячи заключенных желали ей скорейшей смерти, и чтобы облегчить ее муки, и чтобы поскорей забыть о своей подлости и угрызениях совести. На следующее утро тело несчастной обнаружили прибитым к стене одного из бараков, ее голова была между ног, ступни на месте кистей, кисти рук воткнуты в пустые глазницы. Охранники пять дней не снимали тела. Ветер долго не мог разогнать трупный запах.

Она в который раз стояла у стены с колючей проволокой и смотрела на печь. Вот уже два дня из высоких труб беспрерывно шел черный дым. Порывы влажного ветра разносили по лагерю запах горелого мяса. Ее окружали мужчины и женщины, так же, как и она, обеспокоенные беспрерывно работающей печью. Чем топился этот странный вулкан? Она не заметила вокруг себя никого из банды лагерных сволочей – заключенные звали их кто гиенами, кто грифами, кто воронами, кто недоносками, но она предпочитала говорить более нейтрально, «сволочи». Зато их главаря все единодушно прозвали Клопом.

От лагерной еды у нее без конца болел живот. А так как туалетов не хватало и их уже целую вечность не чистили, то каждый справлял нужду как мог. Найти чистое и укромное место становилось все труднее и труднее. Она уже привыкла к запаху дерьма, настолько въедливому, что в конце концов заключенные переставали его замечать. Они привыкали ко всему, даже к царящим повсюду насилию и смерти, даже к исчезновению соседей по бараку. Ей казалось, что матери нет рядом с ней уже давным-давно и что она перестала быть собой. Ей мерещилось, что она – страх, притаившийся в камерах, дыхание, затаенное при подозрительных звуках и взглядах, кишки, которые выворачивает от ужасной баланды, ее собственные экскременты, жидкие и смешанные с кровью, ее нерегулярные месячные, ее сон, полный кошмаров и внезапных пробуждений, ее мышцы и кости, измученные болью, ее тошнотворный запах пота, ее слипшиеся сальные волосы, ее раздраженные слизистые, ее гнойники от укусов насекомых, ее депрессия уже взрослой женщины.

Она не оборачиваясь почувствовала, что Клоп и его головорезы незаметно подошли и окружили ее со спины. У нее даже не было сил придти в ужас от этого. Остальные заключенные, в том числе и широкоплечие дюжие мужчины, молча удалились, опустив голову. Клоп смотрел на нее горящими от ликования глазами, в которых злоба смешивалась с тоской. Белая майка подчеркивала смуглый цвет его кожи, круглые плечи, выпиравшие ребра. Его бритый череп был весь в рубцах, хранивших следы драк или неудачного бритья. Членам его банды не было и двадцати лет, но они выглядели на все пятьдесят. От своих североафриканских предков они унаследовали черные глаза, темную кожу, курчавые волосы, крепкие мышцы и своеобразное благородство движений. В недрах брюк они прятали ножи, сделанные из кусков железа, заточенного о камень, и этим, хотя и примитивным, оружием запросто могли укокошить кого угодно. Их родители, эмигрировавшие когда-то в Европу, поверили в ее великое будущее, в превосходство права, согласия, объединения над национальными и религиозными различиями, над силой, над сепаратизмом. Детям достались лишь осколки от их разбившихся надежд. Новые поколения не верили больше ни в Бога их прародителей, ни в благородство человека. Они плевать хотели и на теракты исламистов, и на архангела Михаила. И хотя власти причисляли их к внутриевропейским мусульманам, они не примыкали ни к одной из существующих сторон, они исповедовали один-единственный закон – их собственный. Они не ждали никакого будущего, не уповали на райские кущи, но уготавливали себе лучшее место в аду.