Кельтская волчица - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Дьякова cтр.№ 65

— За что ж? — ужаснулся Данилка.

— Да за то, что демонов ублажали рьяно…

— Господи, спаси! — молодой охотник осенил себя крестом широко.

— Да, да. В той обители, как поговаривали, дьявол порезвился весело. Верховодила там всем духовная наставница монахинь, некая Аксинья, отличавшаяся писаной красотой. Она подбивала монахинь в голом виде танцевать повсюду, даже ходить так по селениям, а также обучала их любить друг дружку прилюдно. Всем же, кто при том не согласен был, Аксинья объясняла, что грех убивается грехом и для того, чтобы уподобиться своим невинным предкам, люди должны не сдерживать свои чувства и порывы, а поддаваться им и ходить голыми как праотцы. Сколько жаловались на ту Аксинью и в Кирилловский монастырь, и даже до Белозерска доходили — никто не мог с ней совладать, всех она обольщала. Вот тогда не утерпел народ. Пошел всем миром на гнездо дьявольское — все спалили и всех монахинь внутри. Только когда после вошли на пепелище, то среди послушниц ее саму Аксинью не обнаружили, как сгинула она, а вместе с ней и все драгоценности монастырские и икона чудотворная Иверская. Кто б тогда подумать мог, что все здесь, в подполе у бабки Облепихи окажется…

— Вот так раз, — вздохнул тяжело Данилко, — теперь понимаю я, почему новый монастырь подальше от прежнего построили…

Наверху в курной горнице что-то звякнуло. Оба охотника почти одновременно вскинули головы, прислушиваясь. Послышался шорох шагов, кто-то остановился на самой середине избы.

— Может, матушка Сергия пришла? — спросил, стараясь унять внезапно охвативший его страх, Данилка, — может, хочет позвать нас в усадьбу вернуться?

— Нет, не она, — отвечал ему Ермила, но у самого от напряжения скулы задрожали на лице: — она бы окликнула нас. А тут — молчок. Чужой, никак.

— Чужой? — Данилка вздрогнул. — А кто чужой, Ермила Тимофеевич? Может, тот монах с болотного острова? Или волчица? А волчица-то была, Ермила Тимофеевич? — вконец перепугано шептал Данилка, хватая старшего охотника за рукав.

— Тсс, — тот зажал ему ладонью рот, — молчи. Здесь в глуши, кто угодно может пожаловать, хоть медведь в гости заглянет. Эх, угораздило нас сюда залезть.

Новый звук долетел до них — хлопнул, закрывшись ставень. В сыром холодном воздухе быстро распространялся насыщенный цветочный аромат. Снова кто-то прошел несколько шагов — прошел легко, почти не касаясь пола и что-то прошуршало за ним. Переглянувшись, охотники на цыпочках двинулись назад к лестнице.

Приподнявшись на несколько ступеней, Ермила отважился выглянуть из подпола. Первое, что бросилось ему в глаза-то, что в горнице горит гораздо больше света, чем они оставили с Данилкой, отправляясь в подземный ход. На первый взгляд выходило, что всю избу освещают не менее двадцати свечей, — откуда только они взялись, — горящие в золоченых светцах, которых тоже прежде не было.

Свечи горели необыкновенным, темно-розовым огнем и потому вся горница казалась опутанной розово-лиловой пеленой, в которой заметно кружились бесчисленные звездочки пыли.

За дощатым столом, где недавно Ермила курил свой рог, кто-то сидел. Но из-за передвинутой колоды Ермила не мог рассмотреть, кто там находится. Он видел только носок изящной кожаной обуви, увенчанной пышной золотой пряжкой и по тому не мог определить, это женский ботиночек или сапог мужчины весьма маленького роста и скромного Телосложения.

— Что там? Что? — теребил Ермилу за полу сермяжного кафтана Данилка. — А, чего там?

Не решаясь произнести ни слова, Ермила только стукнул его слегка кулаком по лбу, давая понять, чтобы тот не выдавал попусту их присутствия. Нежданный визитер встал из-за стола, и тут Ермила окончательно убедился, что им была женщина. Длинный шлейф платья, подбитый пышным алым кружевом скользнул, прошуршав по земляному полу. Она подошла к скамье, на которой спал до того Данилка. Похоже, ее внимание привлекло старое Облепихино одеяло, усеянное яркими лоскутами, которые так любила прежняя хозяйка нищенского двора.

— Старая вошь, — донеслось до Ермилы тихое шипение, — я очень правильно сделала, что избавилась от тебя. О, отвратительные, вонючие тряпки, проеденные крысами… — пришелица откинула одеяло прочь, и оно упало на пол, так что Ермила хорошо видел его из-за колоды. Незнакомка сделала еще несколько шагов: — ты полагала, что можно наслаждаться безнаказанно и ничем не заплатить за это?

Что-то блеснуло, похожее на сверкание клинка, а потом послышался лязг зубов, который очень напомнил волчий. Услышав его, Данилка в подземном коридоре пошатнулся и задел цепь, опоясывающую один из сундуков — раздался скрежет, и Ермила уже не сомневался, что их обнаружат. В самом деле — длинный алый шлейф заметался по полу, снова раздались легкие, почти летящие шаги, и вот над головой Ермилы, высунувшегося из подпола склонился бледный, почти прозрачный лик женщины с огромными горящими как звезды черными глазами.

Ослепленный их сиянием, Ермила на мгновение зажмурился, но пришедшая дама протянула бледную, опутанную густым кружевом рукава руку и с невероятной легкостью приподняла Ермилу, взяв за ворот кафтана, а потом и вытащила его из дыры, поставив перед собой.

Только теперь, оказавшись с пришелицей лицом к лицу, ошеломленный охотник не без труда признал в ней французскую гувернантку старшей княжеской дочери мадам Жюльетту де Бодрикур, прозванную дворовыми Буренкой.

— Ты? Ты, боярышня, — только и смог он выдавить из себя. — Ты здесь? Но как? Ведь уже почти ночь…

— И что с того? — ответила ему Жюльетта мелодичным, ровным голосом: — Ты не рад меня видеть, Ермила?

— Рад? — Ермила встряхнул головой, словно ослышался и обернулся ко входу в подпол, откуда теперь торчала голова не менее изумленного Данилки. — Мы, знамо дело, рады премного, — проговорил он с трудом, — но как — то не поджидали вовсе…Ты к чему пришла — то так поздно, боярышня? Тебя никак послала матушка Сергия?

— Сергия?! О, нет! — Жюльетта уселась на скамью напротив Ермилы и насмешливо наблюдала, как из подпола вылезает второй охотник, как он смущенно отряхивает пыль с одежды и одергивает рубаху под пояском. Жюльетта закинула руки за голову, так чтобы заметнее обрисовывались красота ее шеи и выпуклости пышной груди, и продолжала даже немного мечтательно: — О, вовсе нет. Причем здесь матушка Сергия? Меня вела любовь, — она посмотрела Ермиле в глаза, и в ее сдержанном голосе, так непредсказуемо срывающемся на низкие, волнующие ноты, пролилось дивное очарование: — я пришла,

потому что я узнала, наконец, что ты остался здесь. Матушка Сергия скрывала от меня, что произошло. Но я узнала все. Я сумела добиться от нее признания. О, когда я поняла, что я больше не увижу тебя в течение времени, которое будет длиться невероятно долго, я ощутила себя на грани отчаяния. Мой ненаглядный, — она протянула к Ермиле точеные руки, — я знаю, что твое сердце добро. А добрые и любящие люди всегда беззащитны. Поэтому ты попался в лапы этой матушки Сергии, которая вовсе и не монахиня, только прикидывается ей. Как она смогла перехитрить тебя и очаровать? Почему ты так доверился ей? Вот о чем я не перестаю себя спрашивать. О, это только на вид матушка Сергия кажется лишенной всякого обаяния и хитрости. Она также наивна, как Ева. Но нельзя забывать, что все-таки змей одержал над проматерью всего сущего победу. Да еще какую победу! — ослепительно белые зубы Жюльетты сверкнули, как клыки дикого зверя, готовые укусить, но она быстро приняла прежний, почти по-детски невинный вид: — Я вижу, что ты, Ермила и твой молодой помощник открыли для себя тайник бабки Облепихи! О, да, вы верно догадались, эта старая карга не брезговала никакими темными делишками и припрятала у себя украденную ее разбойными людишками церковную утварь. Конечно, она все выполняла, о чем бы только ее не попросила ее зазноба. — Француженка принялась смеяться, в ее голосе звучало обольщение, но в то же время и явная, непоколебимая гордость. — Она же души не чаяла в Аксинье, настоятельнице сгоревшего монастыря, а потом долго прятала ее на своем дворе, покуда все страсти в округе не утихли. Вы только немного прошли по подземному ходу, но если бы вы двинулись дальше, то увидели бы, что дорожка та привела бы вас к самому разрушенному монастырю. Той дорожкой спаслась Аксинья со всем богатством монастырским, когда обиженные крестьяне накинулись на монахинь с вилами и запалили обитель.