Княжна-цыганка - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Туманова cтр.№ 51

Копченка до сих пор не знала, почему Мардо, насильно сделав Динку своей женой, не захотел с ней жить. Ведь он все же был цыганом. Он понимал, что нельзя просто так, силой обесчестив цыганскую девчонку, отказаться от женитьбы, что родня Дины не простила бы ему. Юлька догадалась: Митька сделал это с Диной лишь для того, чтобы хотя бы такой ценой вынудить ее остаться с ним. Но… почему-то на другой день среди изумленных цыган, загораживая собой заплаканную Дину, стоял не Мардо, а Сенька. Сенька, у которого в голове, Юлька точно знала это, была совсем другая девчонка – та смешная княжна-раклюшка, которая, к чести ее, за зиму оцыганилась так, что ее было и не отличить от таборных. Что произошло той ночью, почему Сенька покрыл Митькин грех, почему Дина согласилась на это – не знал никто.

Юлька попыталась было полезть с расспросами к мужу – чуть ли не впервые за всю их шестилетнюю жизнь. Митька, к изумлению Копченки, не стал затыкать ей рта кулаком, но и не рассказал ничего, посоветовав сквозь зубы не лезть не в свое дело.

«Я тебе слова не давал. И тебя никогда не любил. Хочешь уходить – пожалуйста. Не держу».

«Не пойду. – Юлька незаметно глотала слезы в темноте. – Мне идти некуда, теперь здесь моя семья. Да и в тяжести я».

«Сколько?» – немного растерялся Митька.

«Шестой месяц».

«Может, не мой вовсе?»

И это Юлька тоже проглотила.

«Твой. Летом родится – взглянешь, поверишь».

Больше они ни о чем не говорили. Наутро табор снялся с места, тронувшись по пыльной дороге из Смоленска на юг. Сенька и Дина шли за телегой уже мужем и женой. И в который раз Копченка понадеялась – может, обойдется… И с каждым днем ее все больше тошнило от самой себя. Она не могла понять, почему эта горькая, измотавшая душу, тоскливая любовь к вору, которому она не была нужна ни на грош, уже столько лет не отпускает ее? Почему, напротив, словно в насмешку, становится все сильнее? Почему, даже представляя себе, как в ту ночь кричала, плакала, отбивалась Дина, как она потом бежала к обрыву, чтобы кинуться в реку, Юлька не могла вызвать в себе отвращения к мужу? Ведь не было греха хуже, не было мерзости сильнее, а он – сделал… Если б об этом узнали цыгане, Митька вылетел бы из табора в тот же день, и до конца жизни ни один цыган не поздоровался бы с ним, не сел рядом, не подал руки. Но цыгане не знали, а знала она – жена. Знала – и все равно любила, почему?

«За что, дэвла, за что? Избавь, освободи, нет сил больше…» – просит Юлька, глядя на низкие звезды.

Звезды молчат, молчит бог. Там, у догорающих углей, спиной к ней сидит муж. И она знает, что сегодня Митька был там, в городе, у той другой, чужой, непонятной… Видит бог, если бы Динка его полюбила, если б захотела с ним жить, тогда бы и она, Юлька, понемногу смирилась с этим. Что же тут поделать, ведь в сердце своем люди не вольны, и Митька, когда брал замуж ее, Копченку, не давал слова быть ей верным. Она никогда не смогла бы осудить мужа за то, что он нашел свое счастье, пусть и с другой. Но той, другой, Митька не нужен… А она, Юлька, со всей ее любовью, со всеми надеждами, не нужна ему. И малыш, который выберется на свет не сегодня завтра, не нужен тоже. И в сердце черным-черно.

Звезды в прорехе шатра начали таять. Незаметно бледнело небо. По одному, робко принялись посвистывать сурки в степи. Ночь прошла. Юлька, преодолевая ноющую боль внизу живота, медленно поднялась с перины. И увидела, что Митька лежит возле углей на спине, закинув руки за голову, и, кажется, спит. Как можно осторожнее Юлька выбралась из шатра, взяла пустое ведро. И застыла у прогоревших углей, пристально глядя в запрокинутое темное, перерезанное шрамами лицо мужа. Из-за края степи поднялся розовый свет, по табору побежали, прячась от зари, тени, вспыхнула искрами росы поникшая трава, у соседних шатров уже слышались сонные голоса женщин – а Юлька все стояла и смотрела.

– И долго ты так собираешься? – вдруг спросил, не открывая глаз, Мардо. – Присела б хоть, в ногах правды нет.

Копченка вздрогнула от неожиданности. Сухо ответила:

– Некогда мне сидеть, золотой. – И, взмахнув ведром, быстро пошла, почти побежала к лиману.

– …Да что ты говоришь, моя красавица! Да какие же тут восемь сдачи, когда я десять за одного твоего синего куренка, который еще на Троицу своей смертью помер, отдала! А яйца оставь себе! По шкорлупкам вижу, что стухли! Мужику твоему такие, а я и в руки не возьму! Все, здорова будь, драгоценная моя! – И Копченка, сметя с прилавка в обширный карман своего фартука смятые бумажки, решительно тронулась к выходу с рынка.

– Эй! Стой! Кудысь! А ну стой, яка лихая! Деньгу отдавай! – отчаянно завопила вслед торговка, но Юлька повернулась к ней с еще более оглушительным воплем:

– Да что же это такое, люди?! Отвяжешься ты, болесть злая, аль нет?! Я у тебя куренка взяла? Взяла! А яйца протухлые не взяла? Нет!!! Так что же ты за них деньги требуешь?! Где это видано, люди добрые, чтобы за оставленный товар плату брали?! Бога побойся, родименькая!

– А за курку-то будешь платить?

– А я разве ж тебе не заплатила?! Десять дала? Дала! Все видели, как давала, не задаром небось! Сдачу с десяти ты мне дала? И все, милая, оставайся с богом!

– Да сколь сдачи-то, бессовестная?! На восемь договаривались!

– Да вот они, восемь, я восемь и взяла! Знаешь что, тетка, всю ты мне уже кровь выпила! Ты цену назвала – я заплатила! Ты сдачи дала – я приняла! Люди, вы видели?! Все до единого видели! Думаешь – ежели цыганка неграмотная, то ее как угодно дурить можно?! Не выйдет, брильянтовая, не получится! Мы тоже свой интерес понимаем, у нас по шатрам детки плачут! А коли тебя жадность заела – так давай вместо восьми в придачу твою тухлятину, так и быть, приму! – Копченка с видом невероятного презрения быстро рассовала по карманам фартука десяток яиц, которые еще лежали на прилавке, схватила за ноги куренка и неспешным шагом пошла прочь из ряда.

Торговка провожала ее ошалелым взглядом и шевелила губами, лихорадочно вспоминая, сколько денег ей дала за куренка эта горластая побирушка, сколько полагалось отсчитать сдачи и не были ли, спаси бог, яйца действительно тухлыми… Но Копченка знала, что тетка вскоре опомнится, и потому, едва оказавшись в соседнем ряду, как могла прибавила шагу. Быстро идти не получалось: огромный живот словно окаменел, и Юлька против воли уже мечтала о том, как бы поскорей вернуться в табор. Куренок для супа, слава богу, теперь есть, а картошкой Копченка разжилась час назад, у входа на рынок, художественно поскользнувшись и свалившись прямо на неразгруженный воз с овощами. У ее котлярской кофты были рукава неимоверной ширины, и в каждый вошло больше полутора десятков мелковатых, но крепких клубней.

Стоял жаркий полдень, страшно хотелось пить, и Юлька, прежде чем возвращаться в табор, решила добраться до фонтана на площади, передохнуть там, напиться, а после этого уж и поворачивать оглобли домой. Глаза после бессонной ночи закрывались сами собой, от жары кружилась голова, пот полз по спине, настроение было отвратительным. Как никогда хотелось повалиться в шатре на перину вниз лицом и – не вставать до второго пришествия.