Инес души моей - читать онлайн книгу. Автор: Исабель Альенде cтр.№ 40

Троих заговорщиков приговорили к ссылке: они должны были отправиться обратно в Перу пешком через пустыню с горсткой индейцев и одной ламой. Еще один был отпущен на свободу без всякого объяснения. Санчо де ла Ос подписал документ о том, что прекращает сотрудничество с Вальдивией — это был первый документ в Чили, — и был оставлен под стражей и в кандалах. Никакого приговора ему пока не вынесли: он был обречен и дальше гореть в аду неизвестности. Но самым странным было то, что Вальдивия приказал в тот же вечер казнить Руиса — солдата, который, конечно, помогал заговорщикам, но даже не был среди тех пятерых, которые вошли в наш шатер с одинаковыми кинжалами.

За неграми, которые должны были повесить этого сообщника де ла Оса, а затем четвертовать, лично следил дон Бенито. Голова Руиса и четыре части тела, разрубленного топором, были выставлены на мясницких крюках в разных концах лагеря, чтобы служить напоминанием колеблющимся, как сурово карается неверность Вальдивии. На третий день запах гниющей плоти стал так нестерпим, а тучи мух над ней так велики, что останки несчастного пришлось сжечь.

Роды у Сесилии, инкской принцессы, были долгими и трудными, потому что ребенок в ее чреве находился в неправильном положении. Повитухи говорят, что если младенец выживет в таких родах, то всю жизнь будет счастливым. Каталина помогла вытолкнуть ребенка наружу — на свет появилось существо фиолетового цвета, но здоровое и голосистое. То, что первый метис, рожденный в Чили, вышел из утробы матери как будто стоя, было добрым предзнаменованием.

Пока капитаны решали судьбу заговорщиков, Каталина поджидала Хуана Гомеса у входа в наш шатер. Этот мощный мужчина, перенесший во время нашего тяжкого пути больше, чем все остальные наши храбрецы, потому что во время перехода через пустыню отдавал свою порцию воды жене, шел пешком, уступив ей своего коня, после того как ее мул издох, и грудью защищал ее во время нападений индейцев, — расплакался, когда Каталина дала ему в руки сына.

— Я назову его Педро, в честь нашего губернатора, — объявил Гомес, подавляя всхлипы.

Такое решение одобрили все, кроме Педро де Вальдивии.

— Я не губернатор, а лишь исполняю его обязанности, представляя власть маркиза Писарро и его величества императора, — сухо напомнил он.

— Мы уже вступили на ту территорию, которая вам была определена для завоевания, сеньор генерал-капитан, и эта долина очень хороша. Почему бы нам не основать здесь город? — предложил Гомес.

— Прекрасная идея. А маленький Педро Гомес станет первым ребенком, крещенным в этом городе, — поддержал его Херонимо де Альдерете, который еще не полностью оправился от подхваченной в джунглях лихорадки и вовсе не был рад перспективе продолжать путь.

Но я знала, что Педро хочет продолжать идти на юг, так далеко на юг, как только можно, чтобы быть на максимальном удалении от Перу. Он мечтал основать свой первый город там, куда не дотянутся длинные руки губернатора, инквизиции, писак и подхалимов, как он называл в частных разговорах мелочных королевских чиновников, которые умудрялись докучать и в Новом Свете.

— Нет, господа. Мы будем двигаться дальше на юг, пока не достигнем долины реки Мапочо. Там, по уверениям дона Бенито, который был в тех местах во время экспедиции аделантадо Диего де Альмагро, идеальное место для основания нашей колонии.

— И сколько лиг осталось пройти дотуда? — с беспокойством спросил Альдерете.

— Много. Но меньше, чем мы уже прошли, — ответил дон Бенито.

Сесилию мы отпаивали отваром листьев баугинии, пока из нее полностью не вышел задержавшийся в чреве родовой послед, а потом остановили ей кровотечение настойкой корня кирказона — чилийским средством, о котором Каталина узнала незадолго до того и которое тут же дало результат. В то время как наши солдаты бились с чилийцами в постоянных стычках, Каталина спокойно выходила из лагеря, встречалась с чилийскими женщинами и обменивалась с ними рецептами лекарственных снадобий. Не знаю, как ей удавалось проскальзывать незамеченной мимо дозорных и находить подход к врагу, не опасаясь, что ей раскроят череп ударом топора.

Плохо было вот что: от применения большого количества лекарственных растений у Сесилии пропало молоко, и маленького Педро Гомеса пришлось вскармливать молоком ламы. Если бы он родился несколькими месяцами позже, то ему можно было бы приискать не одну кормилицу, ведь беременных индианок было много. С молоком ламы он впитал кротость, что впоследствии сильно усложнило ему жизнь, потому что ему выпало жить и воевать в Чили, а это не место для мужчин со слишком нежной душой.

А сейчас я должна рассказать об одном происшествии, которое ни для кого, кроме одного бедного юноши по имени Эскобар, не имело большого значения, но важно для понимания характера Педро де Вальдивии. Мой возлюбленный был человеком щедрым, служил прекрасным идеям, жил, следуя католическим принципам, и обладал огромной храбростью, поэтому им нельзя не восхищаться. Но были у него и недостатки, а некоторые из них — очень серьезные. Худшим была, без сомнения, чрезмерная жажда славы, которая в конце концов стоила жизни ему и многим другим людям. Но мне было тяжелее всего переносить его ревность. Он знал, что я не способна обманывать его, потому что это противно моей природе и потому что я его слишком люблю, но почему же тогда он сомневался во мне? Может быть, он просто сомневался в себе самом.

У солдат было столько индианок, сколько им хотелось, — одних они принуждали силой, другие были сговорчивы, — но наверняка им не хватало тех любовных глупостей, что шепчут на ухо по-испански. Люди всегда жаждут того, чего у них нет. Я была единственная испанка в экспедиции, любовница предводителя, всегда на виду, рядом, но недоступна и потому особенно желанна. Я тысячу раз спрашивала себя, не ответственна ли я за действия Себастьяна Ромеро, лейтенанта Нуньеса и этого юноши, Эскобара. Я не вижу за собой никакой вины, кроме той, что я — женщина, хотя это, кажется, уже серьезное преступление. Нас, женщин, обвиняют в похотливости мужчин, но разве грех не ложится на тех, кто его совершает? Почему я должна расплачиваться за пороки других?

В дорогу я отправилась, одетая так, как одевалась в Пласенсии: на мне были нижние юбки, корсет, рубашка, верхние юбки, тока, остроносые башмаки, — но очень скоро пришлось уступить обстоятельствам. Нельзя проскакать на коне тысячу лиг, сидя боком, по-женски, и не разбить себе спину, поэтому мне пришлось сесть в седло по-мужски. Я достала себе мужские штаны и сапоги, сняла корсет с китовым усом — кто только придумал это пыточное орудие? — а потом отказалась и от токи — она слишком тянула голову назад — и заплела волосы в косы, как делают индианки. Я никогда не носила одежду с глубоким вырезом и не позволяла себе фамильярностей с солдатами. Во время стычек с индейцами я надевала шлем, легкую кожаную кирасу и поножи, которые Педро приказал изготовить специально для меня, — без всего этого я погибла бы от индейских стрел в самом начале пути. Если это одеяние зажгло желание в Эскобаре и других участниках экспедиции, то я не понимаю, как устроен мозг у мужчин. Франсиско де Агирре не раз говорил, что самцы думают только о еде, блуде и убийствах, — это была одна из его любимых фраз. Впрочем, если речь идет о людях, то это не совсем так: люди думают еще и о власти. И я не согласна с Агирре, несмотря на все слабости, которые мне довелось обнаружить в мужчинах. Не все они одинаковы.