Таежная вечерня - читать онлайн книгу. Автор: Александр Пешков cтр.№ 23

На следующий день Саша принес свои заветные кристаллы.

После уроков мальчишкам нравилось бродить с учителем и фотографировать аппаратом «Смена», просто и безотказно моргающим на весь мир механическим глазом. Пацаны курили тайком, выпуская дым через плечо. При этом они делали шутливо-виноватое лицо, как у их любимого Вась Васича.

Места возле детдома были болотистые, хмурые, весной и осенью – холодные туманы и непролазные дороги. Но вместе с учителем Саша находил свою красоту в подтопленных рекой деревьях, отчаянно цепляющихся за обрывистый берег, или в черных водянистых следах по первому снегу, выпавшему на болото.

Иногда они говорили о том мальчике, ставшем бородатым мужчиной, как будто Саша ожидал его прихода в родительский день.

При свете красного фонаря Саша печатал фотографии сам.

Проявитель, который он мысленно называл «мамой», пробуждал в белом листе смутное изображение; оно крепло, становилось отчетливее и контрастнее, но если передержать фотографию в ванночке – изображение становилось непредсказуемым и неправдоподобным или просто исчезало в глянцевой тьме. Поэтому закрепитель Саша называл «папой», оттого что он возвращал замыслу законченный облик, всем деталям – свои места, всем оттенкам – нужную гамму.

Особой радостью для Саши была возможность печатать того бородатого мужчину, что выбрало его сердце с первого дня.

Сквозь розовую рябь на белом колыхающемся листочке проступали длинные волосы: обычно они были волнистыми и гладко расчесанными, но иной раз бывали с кольчатыми прядями, будто после дождя. Следом возникала борода: легким пушком она оттеняла овал лица, но порой борода сильно темнела и вместе с усами близко подбиралась к губам. В таком случае губы казались плотно сжатыми, как у человека, который внимательно слушает или принимает важное решение. Иногда же рот оставался полуоткрытым, а нижняя губа чуть сдвинута по оси наклона головы, словно человек хотел успокоить или ободрить кого-то. Лоб выходил всегда ровный и светлый, но если на нем появлялась тень, похожая на шрам, Саша разглаживал ее пальцем. Брови выражали спокойствие, если вырисовывались дугой с утолщением к переносице, но если приподнимались домиком, то печаль закрадывалась в темные уголки глаз. Больше всего нравилось Саше угадывать очертание глаз, чтобы понять настроение всего лица. Если глаза проявлялись темными одинокими точками, то лицо оставалось бледным и грустным. Если взгляд был внутрь себя, то под глазами возникали тени, на щеках румянец, а лицо становилось словно виноватым. Но чаще всего взгляд оказывался прямым, неотступным и будто привязывающим к себе.

От волнения Саша не раз путал ванночки с водой и с закрепителем, при этом поспешно облизывал мокрые пальцы, чувствуя на губах знакомую кислую горечь…

Под поручительство Вась Васича мальчику разрешили построить шалаш недалеко от ограды детдома и даже отпускали одного в выходной день. Бородатый сторож у ворот совал в руки мальчишке сухариков, на дорожку:

«Кто вас гонит-то, салапаны?»

Это было его любимое слово для пацанов: смесь салаги и горлопана.

«Наклонная плоскость!» – отвечали ему.

Саша приходил в шалаш, стелил свежий лапник или березовые ветки, ложился на них, и глядел сквозь прутья на небо. Прищурив глаз, он зрительно обрамлял кусочек синевы, любуясь пушистым облаком, словно белобрысым младенчиком на каемчатой фотографии.

25

Затянувшаяся осень утомила медведицу.

Она не находила себе места в тайге и все чаще выходила к людям. То ее видели рабочие на лесоповале, то путейцы возле железной дороги.

От каждого выстрела, что дырявой жестянкой эха скулило по округе, Саня вздрагивал и спрашивал себя: «Не в нее ли пуляют?..» Он уже не мог сказать: радуется ли ее соседству или, наоборот, хочет, чтобы зверь ушел подальше из этих мест и больше никогда не привыкал к человеку?..

Было хмуро, дул сильный ветер, будто рыл ямы в сером небе.

Трещина на деревянной груди распятия темнела резче и больнее.

Соловей знал, что человек живет по тем же законам, что и зверь: захватывает территорию, подавляет соперников. И его распятие было не просто границей обитания между ним и медведицей, но сторожевым столбом между насилием и любовью.

Саня раскрыл свою тетрадь и написал крупным округлым почерком: «Одинокая душа течет по наклону, как ручей в сторону речки».

Когда Саня думал о медведице, то по этой мысленной тропе к нему стекались все звуки тайги.

Оттого и знал он о приближении людей раньше, чем они стучались в его дверь.

В тот вечер он услышал туристов еще на спуске. Они просеивались через таежное сито – робкие, истерзанные, отчаянные. Они шли не к Соловью, а просто к конечной точке на сегодняшний день; их усталые души не могли уже вместить больше страха, красоты и отчаяния…

Соловей спросил: кто там? Тишина. И опять стук, потом заунывные голоса:

– Похорони нас!..

– Похорони!

В дом ввалились туристы, сбрасывая рюкзаки у порога. Они даже не спрашивали: рад он или нет. Просто Саня никому не отказывал в ночлеге.

– Узнал? Ты всех узнаешь, а, Саня? – пьяно орал один из туристов. – Я ни ног, ни рук своих не узнаю!

– Саня, ты один?

– Один.

Туристы разожгли костер, взяв дрова из поленницы.

При этом они сторонились хозяина, потому как поспешным желанием всем помочь он только мешал готовить ужин, переодеваться и разбирать вещи. Новички, заранее наслушавшись разных небылиц о хозяине, искали в его ласковой встрече что-то такое, что было страшнее ночлега посреди тайги.

Спокойным оставался только Буча; он расположился у костра и, не теряя куража, стал рассказывать о том, как хозяин избы хоронит приходящих к нему призраков:

– Представь, стучится кто-то к Соловью ночью. Ну и молчит, конечно! Открывает он и видит: туманное свечение, силуэт такой, человеческий!.. – Паша проводил взглядом хрупкую девушку, пошедшую с ведром к реке. – Кто такой, не узнаю, говорит. А гость, мол, похорони меня! Вроде давно слоняюсь…

Робкие смешки Буча пресек: он бил палкой по углям, дразня искры, будто рой красных пчел.

– Ну, ночью-то кто хоронит? Саня и говорит ему: переночуй у меня до утра! А тот улегся на нары и ворочается. Холодно мне, говорит! Саня лег к нему…

Последние слова утонули в хохоте.

Туристы смеялись какими-то одинокими в ночи, блажными голосами.

А хозяин сидел на лавке и молчал. Он чувствовал, что Паша нарочно крушит тишину ночи, скрывая в душе свою тоску.

Меж темных стволов мелькнул белый огонек. Далекий и колючий…

– Ой, что это? – прошептал девичий голос. Не из страха, а для того, чтобы привлечь к себе внимание.

– Это луна щерится!

– Так мы ее уже видели там! – девушка задрала голову, придерживая рукой таежную шляпу-накомарник с зеленой вуалькой. Но в небе, меж темных верхушек пихт, лишь морщились редкие звезды.