1000 белых женщин. Дневники Мэй Додд - читать онлайн книгу. Автор: Джим Фергюс cтр.№ 88

Я ранена и, наверное, скоро умру… Дыхание выходит с шумом из груди, изо рта и носа течет кровь. Я не должна умереть… Простите меня, милые Уильям и Гортензия, что я вас оставила, я бы вернулась к вам, правда, вернулась бы… Если я умру, я молюсь, чтобы вы однажды прочитали эти записи и узнали правду о жизни вашей матери… Узнали, что она любила вас и думала о вас в смертный час…

Я должна спешить, мне так холодно, что карандаш дрожит в моей руке, зубы стучат… Женщины, дети и старики разбежались по скалам над лагерем, со мною лишь Марта, Тихоня, Перо-на-Макушке, наши дети… Я не знаю, где другие… многие мертвы…

Пока у меня хватит сил, я буду писать о том, что случилось…

Сегодня утром, на рассвете, всего несколько часов назад я вышла из вигвама Антония. Я пришла с дочерью в наш вигвам и, накрыв ее одеялом, оставила под присмотром Пера-на-Макушке. Потом я спустилась к реке, туда, где мой мальчик-мужчина Наездник обычно пасет лошадей. Барабанный бой наконец смолк, все отправились спать, на лагерь опустилась тишина. Я услышала, как впереди беспокойно заржала лошадь, и почуяла беду. Я ускорила шаг, в горле у меня комом поднималась тревога, я пошла еще быстрее и перешла на бег…

Я остановилась точно вкопанная, когда увидела его: Наездник стоял, завернувшись в накидку, недвижно, точно каменная статуя, а перед ним на коне сидел, целясь в него из пистолета, точно на расстреле, капитан Джон Бёрк. Позади него сидел на лошади другой офицер, и оба не двигались, только пар от дыхания поднимался в морозном воздухе. А за ними растекались по канавам и оврагам, карабкались по скалам и сбегали по насыпям и откосам десятки, сотни всадников – и белых, и индейцев. Я шагнула вперед.

– Джон, что ты делаешь? – выкрикнула я. – Опусти пистолет. Он всего лишь мальчик! Мы все готовы сдаться. Ты разве не видел нашего белого флага?

Бёрк посмотрел на меня так, словно увидел привидение, шок на лице его сменился ужасом, а затем – неуверенностью. Он колебался, и пистолет дрожал в его руке.

– Боже правый, Мэй, наши скауты сказали нам, что это деревня сиу, Бешеного Коня! – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

– Это деревня шайеннов, – сказала я. – Деревня Маленького Волка. Моя деревня. Разве Герти тебе не сказала? Боже мой, Джон, убери пистолет! Это просто ребенок!

– Слишком поздно, Мэй, – сказал капитан. – Деревня окружена, атака вот-вот начнется. Герти в другом подразделении. Наш скаут, семинол, заверил нас, что это деревня Бешеного Коня. Беги туда, откуда мы пришли, и спрячься в холмах. Я потом найду тебя.

– Стреляйте в мальчишку, сэр – сказал лейтенант с нетерпением. – Застрелите его, пока он не поднял тревогу!

– Дураки! – выкрикнула я. – Ваш выстрел поднимет всех на ноги! Джон, ради Бога, не делай этого. Это безумие. Это деревня Маленького Волка. Мы готовы сдаться мирно. Мы подняли белый флаг.

Капитан Бёрк взглянул на мальчика, а затем вновь на меня. Его темные, глубоко сидящие глаза сделались черными точно уголь.

– Мне жаль, Мэй, – сказал он. – Я пытался предупредить тебя. Мы на войне, атака неминуема, у меня есть приказ. Я солдат и служу своей стране. Беги и спрячься.

Бёрк навел пистолет на мальчика с нечеловеческим хладнокровием и выстрелил. Наездник упал на землю как подкошенный, в центре его лба чернело отверстие от пули.

Эхо выстрела отразилось от окрестных скал, и на мгновение повисла тишина; словно сама Земля замерла, отказываясь верить в случившееся. Словно Бог на небесах остановил время… Джон Бёрк убил безоружного ребенка.

– В атаку! – заорал лейтенант, и разверзлись врата ада.

Я бросилась бежать, спотыкаясь и поскальзываясь, падая на снег, я бежала к нашему вигваму, а солдаты тем временем врывались в деревню с обеих сторон; я могла думать только о дочери, я должна была спасти своего ребенка. Все уже поняли, что в лагере враг, ибо земля сотрясалась под копытами конницы. Кругом раздавались выстрелы, крики ужаса и смерти. Мой муж, Маленький Волк, выбежал из вигвама с карабином в руках, выстрелил, пробежал немного, снова выстрелил, и так же поступали и другие мужчины, отвлекая на себя солдат, чтобы женщины и дети успели уйти в горы.

Я вбежала в вигвам и схватила дочь. Тихоня распорола заднюю стенку вигвама ножом и отвела край, пропуская Милую-Походку и Перо-на-Макушке, с ребенком за спиной. Перед тем как выскользнуть за ними, я повернулась к старухе Кривой-Нос.

– Беги, Вохкиса-э, скорей! – сказала я ей.

Но она растянула беззубый рот в улыбке, взмахнула своей палкой и сказала спокойным голосом:

– Ты беги, Месоке, спасай свою малышку. Я уже старуха, а сегодня хороший день, чтобы умереть.

Старуха вышла из вигвама через полог, а я, прежде чем выскользнуть через дыру, увидела, как она замахнулась палкой на скакавшего мимо всадника. Солдат потерял равновесие, замахал руками и упал на землю, а старуха тут же вскочила на него.

Что было дальше, я не видела. Я выбежала наружу, прижимая дочку к груди, и последовала за остальными к скалам, окружавшим деревню. Кругом творилось смертоубийство и безумие, отовсюду слышались крики и выстрелы, солдатские крики, вопли наших воинов и верещание женщин; я звала Марту, Гретхен, Дейзи, но никто не слышал меня из-за суматохи.

Я заметила Фими, она скакала на армейской лошади, совершенно голая, черная как смерть, на фоне снега, к солдату, который вытаскивал штык из груди индианки. Фими подняла копье и, издав леденящий душу, нечеловеческий крик, бросилась на него. Я снова побежала вслед за другими к холмам. Внезапно что-то ударило меня в спину, чуть не сбив с ног, точно меня огрели дубиной; я с трудом удержала равновесие, боясь уронить дочь, и побежала дальше.

Нам было очень холодно; многие женщины и дети выбежали из вигвамов нагишом, не успев надеть даже мокасин. Часть из нас сидели с грудными младенцами, прижимая их к себе, чтобы защитить от холода. Старики и женщины карабкались по склону – в поисках пещер и расщелин, в которые можно было спрятаться. Лошади из нашего стада бегали врассыпную по лагерю, бешено вращая глазами и молотя копытами холодный воздух. Некоторые ловили лошадей и вспарывали им животы, чтобы согреться в их горячих внутренностях.

Было так холодно, что я боялась за жизнь дочери. Я прижимала ее к себе, запрятав малышку глубже под пальто. Слава Богу, я была одета! Наконец, я нагнала Милую-Походку, Перо-на-Макушке и Тихоню, а потом мы нашли Марту; она была полуголой и передвигалась на корточках, словно обезьянка, прижимая к груди сына дрожащими руками. Ребенок уже посинел от холода. Я подошла к ней, взяла у нее малыша и убрала под свое пальто. Он был ледяным. Сама Марта от холода дрожала так, что не могла говорить. Я накинула на нее свою шубу и передала Рэн и ребенка Марты Перу-на-Макушке.

– Прижми ее покрепче, – сказала я.

Я вынула нож из-за пояса Тихони, и мы сумели поймать одну из пробегавших мимо лошадей. Я забралась ей на спину, а Тихоня стала успокаивать ее. Лошадь пыталась лягаться, но ноги ее разъезжались по снегу, а я тем временем прижалась к лошадиной шее и быстро полоснула ножом по горлу. Кровь хлынула из раны, и лошадь, издав стон, рухнула на колени. Я соскочила с нее прежде, чем она завалилась на бок, и увидела, как по снегу растекается кровавое пятно. Лошадь лежала на боку, тяжело дыша, и выражение ужаса в ее глазах угасало вместе с жизнью. Я вспорола ей живот; когда дымящиеся внутренности вывалились на снег, лошадь сделала последнюю попытку подняться, но не смогла и упала бездвижно. Я взяла сына Марты и засунула в горячие лошадиные внутренности.