Перикл - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Домбровский cтр.№ 60

В это утро легко работалось глашатаям: крикнешь в одном конце улицы — и вот твой голос возвращается к тебе эхом с другого конца. И ввысь летит, и в стороны. Глашатаи идут по разным улицам, но слышат друг друга, словно находятся рядом. Сегодня они созывают афинян на Пникс, на Экклесию, Народное собрание. Голос глашатая — как голос божества: ни ослушаться, ни перечить ему никто не имеет права. И не услышать не может: голоса у глашатаев могучие, глухого разбудят, и благозвучные, зовут, не пугают.

— На Пникс, на Экклесию, граждане! Совет созывает Экклесию, Перикл предлагает новый закон!

Перикл — это всегда неожиданность, правда. Не всегда приятная. А афиняне ничего так не любят, как новости. «Если не случается ничего нового, то и жизнь не случается», — говорят они. И готовы охотиться за новостью хоть целый день, с утра до ночи. Тоскуют и видят печальные сны, если охота была неудачной. Радуются и созывают друзей на симпосии, если удастся раздобыть новость — тогда на всю ночь хватит разговоров, иначе — уснут уже после третьей чаши.

— На Пникс, граждане, на Экклесию! — кричат глашатаи, не уставая.

Кто успел открыть с утра лавку или мастерскую, спешно закрывает её. Сони вскакивают с постелей, словно их вдруг окатили холодной водой. Кто сильно проголодался за ночь — ест: на ходу жуёт лепёшки, заедает сыром, кто потерпеливее — собрал еду в узелок, запасся водой или вином. Экклесия длится не один час, и пока говорят ораторы, приятно утолить голод и жажду, перебрасываясь словами с соседями. Переговариваться и угощать соседей в таких случаях просто необходимо — так определяется общее мнение, которое потом надо выражать криками, аплодисментами, свистом или топаньем ног.

Со скрипом и грохотом запираются городские ворота — в дни Экклесий город не принимает ни гостей, ни торговцев и бдительно охраняется на случай неожиданного нападения врагов — так повелось с давних пор.

Одни торопятся, почти бегут на Пникс, другие идут медленно, важно, отчего скифские стрелки, стражники, покрикивают на них, торопят. На Пниксе афинян встречают лексиархи и их помощники, гонят прочь тех, главным образом юнцов, которым ещё рано посещать Экклесию, и чужестранцев, граждан же равномерно распределяют по площади, чтобы все могли видеть и слышать ораторов, ограждают входы на Пникс красными канатами, через которые без разрешения лексиархов никто не смеет переступить ни в ту, ни в другую сторону. А кто нарушит ограждение самовольно, уплатит штраф, после которого будет долго вздыхать и чесать затылок.

Эпистат поднялся на Камень и потребовал тишины. Стало тихо, хотя и не настолько, чтоб было слышно, как, встревоженные большим стечением народа, носятся, крича и рассекая воздух крыльями над Пниксом, чайки и голуби. Это станет слышно потом, в паузах между словами ораторов, когда все замолкают, чтобы не пропустить что-либо важное.

Появился жрец с заколотым поросёнком. Держа тушку за задние ноги, он обошёл всю площадь, заполненную афинянами, орошая землю каплями стекающей крови и повторяя слова привычного заклятия:

— Да будут произнесены речи и приняты решения врагам на горе, афинянам на благо, да оградят наш город от всяких бед отечественные боги.

Перикл стоял у Камня и ждал, когда вернётся жрец и эпистат прокричит: «Начинаем, граждане!»

И вот эта минута пришла — эпистат объявил о начале Экклесии. Гул голосов затих, как откатившаяся волна.

— Перикл, сын Ксантиппа из Холарга предложил, Совет обсудил и выносит на ваш суд закон о вознаграждении всех избранных голосованием и назначенных по жребию афинских магистратов, о зрелищных деньгах и других вспомоществованиях. Совет предлагает одобрить новый закон, но вам решать, граждане, после разъяснений Перикла и выступлений ораторов! — сказал эпистат и уступил место на Камне Периклу.

Сейчас он скажет о небывалом, и, если афиняне одобрят его предложение, наступит другая жизнь: пятьсот пританов, шесть тысяч гелиастов, двести чиновников других рангов, а всего две трети афинских граждан будут регулярно получать вознаграждение за свою службу, да и другие не останутся без вспомоществований. Отныне жизнь афинян станет обеспеченной в такой мере, что никому не придётся охотиться за куском хлеба или глотком вина, у всех появится необходимая пища, одежда, имущество, жильё, свободные граждане станут по-настоящему свободными не только от страха преследования неумеренной власти, но и от нужды. Гарантия от преследования властей — демократия, гарантия от нужды — умелое ведение хозяйства, мощь и богатство государства, Афин, властвующих над всем эллинским миром. Демократия и Афинский союз — источник небывалых благ для афинского народа.

Перикл знал, что и в демократии, и в Афинском союзе не всё так, как хотелось бы: демократия, власть Народного собрания, большинства, ущемляет права тех, кто остаётся в меньшинстве, власть эта часто бывает неразумна и поддаётся уговорам и подкупам вождей то на пользу тебе, то во вред. Афинский союз лишь Афинам обеспечивает приток больших богатств, а всем другим, союзным городам, — только безопасность, которая в условиях длительного мира кажется подарком судьбы, хотя на самом деле всеобщую безопасность ежедневно и ежечасно отстаивают Афины своим могуществом, а оно невозможно без богатства и военной мощи, поддерживаемой постоянно.

Словом, Перикл знал, что благополучие на афинской чаше весов уравновешивается тяготами на чаше других городов, что канву могучего белого паруса афинского корабля составляют чёрные нити. Но такова судьба — Ананке. Канву из паруса не вынуть, если не распустить весь парус. Но тогда — остановка, равносильная гибели, ибо море неспокойно... Он же хочет сделать афинянам небывалый и лучший подарок, на какой только способен.

— Мы не так богаты, афиняне, чтобы, служа народу и городу, оставляя без ухода своё хозяйство, дом и семью, когда того требует честное служение общему делу, ничего не получать взамен, кроме благодарности города и осознания того, что ты служишь своему народу, исполняешь священный долг, что тебе, избранному или назначенному по жребию, выпала эта высокая честь, — начал свою речь Перикл, с удовольствием отмечая, что народ слушает его молча, внимательно, что на лицах афинян, устремивших на него глаза, нет печати обычной настороженности, что они оживлены неподдельным интересом и доверием к его словам. — У одних из вас имущество оценивается в талант, у других, которых немного, в десяток талантов, но у большинства — лишь в несколько десятков мин, а то и несколькими минами. Только у Каллия, который привёз нам мир из Персии, да у двух или трёх арендаторов серебряных Лаврийских рудников богатство исчисляется в сто и более талантов. Но не о них речь, а о наших пританах, гелиастах и всех тех, кто избран на должность или назначен по жребию. Я предлагаю всем им назначить вознаграждение за службу. Ежедневное, установленное вами с благодарностью, из государственной казны, которая, афиняне, не оскудеет, потому что мирная жизнь умножает наши богатства. Мы успокоили пелопоннесцев. Персы больше не держат свой флот в Эгейском море, уже нет их гарнизонов в ионийских городах. Мы трудимся и торгуем с большим успехом, чем ранее, и сами распоряжаемся союзной казной.