Калиостро - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 58

Жак Клод Беньо из Бар-сюр-Об, в ту пору юный клерк и мимолетный любовник Жанны де Ла Мотт, познакомившись с Калиостро в парижском жилище своей любовницы, писал: «Калиостро говорил на какой-то смеси языков, наполовину французской, наполовину итальянской, перемежая речь цитатами на арабском. Он говорил один и успевал коснуться двух десятков тем, придавая им звучание и подробности, кои устраивали только его. И он постоянно спрашивал, понятно ли всем, и все кивали, дабы убедить его. Говорил он, прибегая к жестам, и повышал голос. Но мог он и прервать речь и начать отпускать комплименты хозяйке дома или начинал любезничать и иронизировать. Так вел он себя и за столом. Говорил же он о созвездиях, о небе, о великом аркане, о Мемфисе, о иерофанте, о трансцендентной химии, о гигантах, об огромных животных, о городе в центре Африки, что в десять раз больше Парижа и где у него свои корреспонденты; о невежестве нашем, ибо мы об этом не знали, он же знал все досконально…»²³ Что ж, с начала своей авантюрной карьеры манеры магистра, похоже, нисколько не изменились, разве что материй в разговорах затрагивалось больше, костюм стал богаче и салоны, которые он теперь посещал, были рангом повыше…

Маркиза де Креки ^[58], в чьем парижском салоне побывали едва ли не все примечательные личности XVIII столетия, не оставила без внимания и Великого Кофту. На ее взгляд, граф Калиостро отличался дурным сложением и одевался не слишком хорошо: синий, военного покроя фрак из тафты, обильно расшитый галунами, чулки с золотой искрой, башмаки с огромными пряжками из сверкающих камней. Пальцы его унизывали перстни с крупными алмазами, не менее крупный камень сверкал в булавке для галстука, а алмазы помельче украшали многочисленные часы, кои он носил на цепочках. Пудреные волосы заплетал в косички, а потом собирал в хвост. Носил шляпу с белыми перьями, а когда увлекался и говорил особенно быстро, натягивал ее на самые уши. Большую часть года он ходил в просторной шубе из голубого песца с огромным трехрогим капюшоном; когда же он надевал сей капюшон, дети, что случались рядом, от страха разбегались в разные стороны. Черты лица у него были правильные, цвет лица приятный розовый и великолепные зубы. Но каков он на самом деле, сказать сложно, ибо он все время надевал на себя личину, коих у него не менее пятнадцати. А глаз таких, как у него, пожалуй, никто никогда не видел. Он притворялся, что плохо говорит по-французски, а когда разговаривал с лицами незнакомыми, и вовсе коверкал сей язык. Однако он всегда отличал людей изысканных и с хорошим вкусом, подмечал и высоко ценил элегантность и улавливал малейшие оттенки в поведении, манере держаться и разговаривать; столь тонкая наблюдательность была поистине удивительна.

Маркиза полагала, что отсутствие манер, броский безвкусный костюм и многочисленная свита из лакеев в дорогих (по 20 ливров!) ливреях являлись не фанфаронством, а точным расчетом: грубость и вульгарность никогда не оставались незамеченными и притягивали людей, прежде всего таких же грубых и вульгарных, каковых всегда большинство. Люди недалекие почитали Калиостро великим оригиналом; он завораживал всех, кто к нему приближался. Сама маркиза симпатий к Калиостро не питала, и когда кардинал Роган попросил ее составить графу протекцию, решительно отказалась, мотивируя свой отказ тем, что не понимает ни занятий графа, ни его методов. «Все, что я могу вам сказать в пользу господина Калиостро, — заявила она, — так это что ум у него весьма разносторонен. И да будет угодно Господу, чтобы вам никогда не пришлось раскаяться в вашем к нему доверии». Какое уж тут доверие, когда, не имея видимых источников дохода, граф проживал 100 тысяч ливров в год (а именно такую сумму называют, подсчитывая годовые траты Калиостро в Париже)… Поэтому, несмотря на полное оправдание графа, многие до сих пор сомневаются в его непричастности к краже ожерелья. Дело это, претендующее на «аферу века», прогремело подобно взорвавшейся рядом с троном пороховой бочке: оно буквально потрясло основы королевской власти, забрызгав грязью и трон, и тех, кто его окружал. Но так как дело это давнее, позволим себе рассказать о нем подробно, поскольку оно имеет непосредственное отношение к созданию мифа о Калиостро.

Началось все с того, что два ювелира, Шарль Огюст Бемер и его зять и компаньон Поль Бассанж, осуществили давнюю мечту: создали ювелирный шедевр, который, как они полагали, останется на века, прославляя своих создателей. Шедевр — удивительной красоты ожерелье — состоял из 647 бриллиантов общим весом 2800 карат. Приобрести такое украшение, стоившее почти два миллиона ливров, могла позволить себе только Дюбарри. Но Людовик XV скончался, не успев сделать фаворитке бесценный подарок, Дюбарри немедленно удалили от двора, и ювелиры остались с ожерельем и по уши в долгах. Будучи поставщиками королевского двора, ювелиры предложили ожерелье Марии-Антуанетте, обожавшей дорогие украшения, но получили отказ. Людовик XVI робко намекнул, что в казне нет денег, и его юная супруга неожиданно пошла ему навстречу, произнеся историческую фразу: «Франции больше нужен корабль, чем украшение!» Стоимость ожерелья действительно равнялась стоимости хорошо оснащенного военного корабля. Португальский и испанский дворы, которым ювелиры попытались продать драгоценность, ответили отказом. В 1782 году, после рождения дофина (старшего сына королевской четы, скончавшегося от болезни в 1789-м), Бемер и Бассанж сделали еще одну попытку предложить украшение королю, однако поражение французского флота в Карибском море вновь пробило брешь в бюджете и король отклонил предложение. Бемер решил обратиться напрямую к королеве, заявив, что утопится, если та не купит ожерелье. Королева попросила более ее не беспокоить и посоветовала, вместо того чтобы топиться, разобрать ожерелье и продать его по частям.

12 июля 1785 года по случаю крестин юного наследника престола ювелир передал королеве подарок от короля — эгрет и серьги с бриллиантами, приложив к шкатулке записку личного содержания: «Мадам, мы несказанно счастливы, ибо самое прекрасное алмазное украшение, какое только существует на свете, наконец послужит самой великой и самой прекрасной из королев». Королева не любила загадок и сожгла записку как ненужную (у Бемера осталась копия). 3 августа Бемер, встретив чтицу королевы мадам Кампан, спросил о записке. Узнав, что королева ее сожгла, он в отчаянии вскричал: «О, мои деньги!» Кампан напомнила, что за поднесенные украшения давно заплачено. И тут ювелир поведал изумленной чтице, что королева при посредничестве Рогана приобрела у них с компаньоном алмазное ожерелье, пообещав расплатиться в несколько приемов, и даже передала в качестве аванса 30 тысяч ливров, взятых, по словам кардинала, «из маленького шкафчика севрского фарфора, что стоит возле камина в ее будуаре в Версале». «Но после возвращения Рогана из Вены королева с ним не разговаривает!» — возмущенно воскликнула Кампан. «Вы ошибаетесь, — смиренно ответил ювелир. — Они находятся в прекрасных отношениях, однако общение их носит неофициальный характер. Королева взяла ожерелье в его присутствии». «Это кардинал вам сказал?» — «Да! Он говорил, что ее величество намерена надевать ожерелье по праздникам, а так как я его на ней не увидел, то дерзнул написать…» Встревоженная Кампан поведала о разговоре Марии-Антуанетте, и 9 августа та решила принять Бемера в Трианоне. Во время аудиенции ювелир понял, что королева и в самом деле ничего не знает и ожерелья у нее нет. Он и его компаньон стали жертвами мошенничества. Лишившись ожерелья, а с ним и надежд расплатиться с долгами, отчаявшийся ювелир заявил: либо королева платит, либо он делает покупку ожерелья достоянием гласности. Разгневанная Мария-Антуанетта поручила министру Королевского дома Бретейлю разобраться в этом странном деле. Бретейль без особой торопливости (чтобы с большей вероятностью «утопить» Рогана, как считал аббат Жоржель) выяснил, что у ювелиров имеется расписка королевы, где та обязалась в три приема выплатить всю сумму — 1 600 000 ливров. Подле каждой даты выплаты стояла подпись: «Заверяю. Мария-Антуанетта Французская». Но Мария-Антуанетта была принцессой не «Французской», а «Австрийской» и вдобавок всегда подписывалась только именем! Подпись явно подделали.