Ежов. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Павлюков cтр.№ 109

Допрошенный вслед за Булановым Ягода заявил, что, за исключением отдельных моментов, подтверждает показания своего бывшего подчиненного. Кроме этих признаний, к делу были также приобщены ответы медицинской экспертизы на вопросы, поставленные государственным обвинителем. Эксперты заявили, что «на основании предъявленных материалов химического анализа ковра, гардин, обивки мебели и воздуха рабочего кабинета товарища Н. И. Ежова, а равно и анализа его мочи и характера возникших у него болезненных проявлений, следует считать абсолютно доказанным, что было организовано и выполнено отравление товарища Н. И. Ежова ртутью через дыхательные пути, что явилось наиболее действенным и опасным методом хронического ртутного отравления».

По мнению экспертов, «в результате применения обвиняемыми Ягодой Г. Г. и Булановым П. П. способа постепенного отравления товарища Н. И. Ежова, его здоровью был причинен значительный ущерб, и если бы данное преступление не было своевременно вскрыто, то жизни товарища Н. И. Ежова угрожала бы непосредственная опасность» .

Вся эта странная история началась зимой 1937 года Ежов, который и раньше не отличался особым здоровьем, почувствовал себя хуже обычного — начали шататься и выпадать зубы, пропал аппетит, болели суставы рук и ног, кружилась голова, ухудшился сон и т. д. Врачи связывали это с переутомлением, настаивали на длительном отдыхе. Однако время было горячее, и об отпуске нечего было и думать.

Как-то раз, в ответ на жалобы Ежова на плохое самочувствие, один из его подчиненных, начальник Главного управления шоссейных дорог Г. И. Благонравов, посоветовал ему отказаться от услуг столовой НКВД, предположив, что оставшиеся еще не разоблаченными враги народа среди чекистов могли подложить ему в пищу какую-нибудь отраву. В дальнейшем Благонравов несколько раз возвращался к этой теме, и в конце концов Ежов стал думать, что его и в самом деле могли отравить.

В первых числах апреля 1937 года он в очередной раз сидел на бюллетене и на работу не выходил. В те дни в Москву по делам приехал один из наиболее приближенных к нему людей, — начальник ленинградского управления НКВД Л. М. Заковский, который, узнав, что нарком болен, попросил принять его на квартире. «Тебя, наверное, отравили, — сказал он, выслушав сетования Ежова на здоровье, — у тебя очень паршивый вид» . Узнав о предостережениях Благонравова, Заковский посоветовал отнестись к ним со всей серьезностью и провести по этому поводу специальное расследование.

Слова Заковского окончательно убедили Ежова, и, когда в тот же вечер его навестил М. П. Фриновский, он, рассказав о своих подозрениях, поручил допросить арестованных несколько дней назад бывшего наркома внутренних дел Г. Г. Ягоду и бывшего секретаря НКВД П. П. Буланова, выяснив, не по их ли указанию произведено его отравление.

Фриновский не стал скрывать своего скептического отношения к этой затее, но переубедить Ежова не удалось — пришлось выполнять его поручение.

Кроме Фриновского Ежов подключил к расследованию еще и начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД Н. Г. Николаева-Журида. Вызвав его к себе и объяснив ситуацию, Ежов приказал провести тщательное обследование своего служебного кабинета и установить, не подвергались ли находящиеся в нем предметы обработке каким-либо отравляющим веществом, ведь столовой НКВД он давно уже перестал пользоваться, а здоровье все не улучшалось.

Два или три дня спустя Фриновский и Николаев-Журид доложили Ежову о результатах проведенного расследования: Ягода и Буланов ни в чем не признались, а в кабинете, при всем старании, никаких признаков отравляющих веществ обнаружить не удалось. Однако поколебать уверенность Ежова в своей правоте было уже невозможно. Фриновский получил задание продолжить работу с Ягодой и Булановым и добиться необходимых показаний, а Николаеву-Журиду было рекомендовано проконсультироваться со специалистами-химиками о возможных методах отравления помещений.

В Военно-химической академии РККА, куда работники Оперативного отдела обратились за помощью, им посоветовали принести для экспертизы какие-нибудь предметы, находившиеся в обследуемых кабинетах. Тщательно осмотрев и обнюхав присланные вещи (ковер, гардины, кожаное кресло, ящик от письменного стола, телефонные аппараты и ворс от кресла), военные химики установили, что, по крайней мере, такие хорошо им знакомые отравляющие вещества, как иприт и люизит, в данном случае не применялись. На нижних концах гардин и на ковре были обнаружены какие-то пятна, однако определить их химический состав, не зная, хотя бы примерно, в каком направлении следует вести поиск, было очень сложно.

Встретившись с Николаевым-Журидом, начальник Военно-химической академии Я. Л. Авиновицкий попросил его указать симптомы заболевания, вызванного предполагаемым отравлением, и, получив ответ, пришел к выводу, что названные признаки напоминают отравление свинцом или ртутью. Свинец в присланных предметах обнаружить не удалось, а вот проба на ртуть дала положительный результат. Правда, речь шла о ничтожных количествах данного вещества, и это диктовало необходимость повторных анализов.

Получив 10 апреля 1937 года акт проведенной экспертизы, содержащий ключевое слово «ртуть», работники Оперативного отдела сразу, видимо, вспомнили еще об одном происшествии со ртутью, которое за несколько дней до этого оказалось в поле их зрения. 2 апреля в вахтерской комнате дома номер 9 по улице Мархлевского, где проживали руководящие работники НКВД, был обнаружен пузырек с ртутью. В объяснительной записке вахтер П. А. Чикин сообщил, что указанный пузырек, а кроме того, еще и чей-то паспорт, ему передал личный порученец Ягоды И. М. Саволайнен, просивший отдать их тому, кто за ними придет. Так он обычно поступал и раньше, поэтому никакого значения этому эпизоду вахтер не придал. Поначалу не придали ему значения и в Оперативном отделе, однако теперь все связанные с ртутью события приобретали совершенно иной смысл, выстраиваясь в определенную и весьма перспективную следственную схему.

Саволайнена, арестованного несколькими днями раньше, подвергли допросу с пристрастием, однако силой ничего от него добиться не удалось. Пришлось пойти на хитрость. Были изготовлены фальшивые протоколы допросов его непосредственных начальников Ягоды и Буланова, содержащие их признания в отравлении Ежова при участии Саволайнена, и, благодаря этой уловке, работать с ним стало гораздо легче. Кроме того, в нужный момент было организовано появление в следственном кабинете М. П. Фриновского, который, поинтересовавшись, как идут дела, сказал Саволайнену: «Нужно сознаваться, а потом поговорим о твоей судьбе» .

В конце концов с помощью этих ухищрений, подкрепляемых непрекращающимися избиениями, Саволайнен был сломлен и написал продиктованные ему Николаевым-Журидом и его помощником С. Г. Жупахиным так называемые «собственноручные признания».

Показания Саволайнена были использованы при допросах Буланова и Ягоды (последнего допрашивал сам Ежов), в результате чего к концу апреля 1937 года признательные показания удалось получить и от них ^[97].