Смилодон в России - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Разумовский cтр.№ 11

– Вот сбитень-сбитенек, пил куманек! – звали увешанные причиндалами разбитные сбитенщики, [101] почтеннейшая публика смеялась над похождениями марионеточного Петрушки, а под хохот, улюлюканье и женский визг несся с горок юзом людской поток – кто на санках, кто на ледянках, а кто по-простому – на заду. Шубы, тулупы, чиновничьи сюртуки – демократия, слияние с массами, всеобщее равенство и братство. На неделю.

Оглушительно, стараясь переплюнуть друг друга, кричали балаганные деды, ходили, расшевеливая стылый воздух, цветастые качели с каруселями, вовсю шла торговля пивом, взварами, блинами, пирогами. А блины-то, мать честна: с икоркой, с рыбкой, с курятиной. Духовитые, тающие во рту. Почти задаром. [102] И вот среди этой суеты, шумного разгуляева и запахов съестного знай себе похаживал Вася Буров, что-то в охотку жевал и радовался жизни. А что – исподнее под шароварами доброе, с начесом, зануду Анагору, хвала Аллаху, оставили дома, пирог же с рыбой несказанно вкусен, необычайно пышен и напоминает амброзию. Плевать, что харя черная, чалма до ушей и на дворе век восемнадцатый от Рождества Христова. Воздух-то какой – прозрачный, упоительный, отдающий антоновкой… И все было бы замечательно, если бы не Калиостро. Тот по обыкновению завел разговор на темы глобальные, сугубо философские:

– М-да, вот она, толпа, серая, инертная масса, способная лишь к destructio physical. [103] и усугублению хаоса. Это есть основное ее свойство, так сказать, permanentia in essentia [104] Гляньте, насколько она до омерзительности материальна, аморфна и пронизана косностью. Что ей до Daath, [105] Ars Magna или Divina Substantia? [106]

– Все это чрезвычайно познавательно, господа, но я все же вас покину, – не выдержала потока мудрости Лоренца и указала на внушительный, расписанный аляповато балаган. – Пойду взгляну, там обещают что-то очень интересное. Мельхиор, друг мой, не составите компанию?

Бородатый, подпоясанный красным кушаком дед с балкона балагана грозился показать всем господам желающим царев дворец в природном естестве – в натуральную величину. И всего-то за двугривенный.

– Да, да, толпа, профаны зрят лишь форму, видимость, не понимая суть предмета. Увы, sic mundus creatus est. [107] – Волшебник посмотрел супруге в спину, порывисто вздохнул и осторожно взял пирог с зайчатиной, однако, надкусив, стал с воодушевлением жевать. – Вот, к примеру, моя uxor [108] Лоренца. Все говорят: ах, какая красавица, ах, какие формы. Не понимая, что она в первую очередь – перцепиент, идеальный индуктор, точно вибрирующий в унисон с моими тонкими планами. Что ее астральное поле…

В это время послышались звуки вполне земные: хай, крик, проклятья, самодовольный смех. По гульбищу сквозь толпу шли три богатыря, отмечая свой путь бесчинствами, разрухой и куражом. Собственно, богатырь был один – огромный, красномордый, с плечами шириною в дверь. По правую руку от него выпендривался хмырь в пожеванном чиновничьем картузе, а слева кандыбал враскачку шибзик с повадками голодной крысы. Для подчеркивания собственной значительности и особого статуса он небрежно поигрывал манькой – белой, внушительных размеров муфтой. [109] Троица была, само собой, выпивши, но не так чтобы рогами в землю, – в самый раз, в «плепорцию», остро чувствовала свою безнаказанность и вела себя соответственно: перла буром, как на буфет, экспроприировала товар, приставала к женщинам и задирала мужчин. Заказывала драку. А по толпе, обгоняя возмутителей масленичной гармонии, бежал недобрый шепот:

– Орловские идут.

– Ишь ты как, чертом.

– Управы на их, иродов, нет.

– А Семка-то Трещалин здоров. Карету, сказывают, за колесо стопорит.

– Не, на бок валит, бьет кулачищем в торец дышла.

– Его самого бы, бугая, в дышла – пахать.

– А ты попробуй, попробуй…

– Вы, князь, не поверите, но Алехан [110] выиграл третьего дня у Разумовского на пари пятьдесят тысяч. Хваленый Ибрагим против этого Трещалы ничего не смог.

– Не удивительно, это какой-то монстр. Цербер в полушубке на задних лапах.

– А ведь правда ваша, князь. Похож, похож. Да и остальные особым шармом не отмечены. Зело зверообразны, зело…

– Да уж, да уж…

Речь шла о хорошо известных мастерах самосхода, [111] записных [112] бойцах графа Орлова-Чесменского – о человеке фабричном Трещале, о плюгавом Соколике, также пролетарии, и о чиновнике четырнадцатого класса [113] шибзике в картузе Ботине. Троица эта обычно творила что хотела, на людях держалась вызывающе и заявляла о своем присутствии драками, ужасным шумом и диким непотребством. Причем без всяких вредных для себя последствий – кому ж охота с их светлостью-то связываться!

Вот и сейчас, покуролесив вдоволь и знатно показав себя, молодцы уже собрались уходить, как вдруг Трещала углядел в толпе Бурова.

– Братцы, гля, мавр! Живьем! Этому башку мы еще не отшибали. [114]

– Да, этому не отшибали! – обрадовался Ботин, пьяненький Соколик пакостно заржал, и три богатыря по ранжиру дураков [115] вразвалочку подвалили к Бурову.