Аденауэр. Отец новой Германии - читать онлайн книгу. Автор: Чарлз Уильямс cтр.№ 99

Курьез или не курьез, а советская пропаганда не замедлила отреагировать на «план Плевена» рядом достаточно привлекательно выглядевших инициатив. Вначале было предложено созвать совещание министров иностранных дел четырех держав с целью обсуждения вопроса о полном выводе оккупационных войск с германской территории. Затем по директиве Москвы Народная палата ГДР, которая полностью контролировалась СЕПГ, приняла резолюцию о проведении свободных выборов во всех четырех зонах. Аденауэр отреагировал резко отрицательно: он считал, что осуществление этих инициатив неминуемо приведет к тому, что вся Германия попадет под советское влияние, а возможно, и под полный контроль СССР. Иной точки зрения придерживался старый соперник Аденауэра, ставший в его кабинете министром по общегерманским вопросам, Якоб Кайзер; он так же, как и лидер оппозиции Шумахер, считал, что документ Народной палаты заслуживает рассмотрения. Советы, но правде говоря, вряд ли надеялись, что их инициативы будут приняты Западом: речь шла, повторим, об искусном пропагандистском маневре, рассчитанном на раскол среди западногерманского населения и на соответствующее воздействие на общественное мнение. В какой-то мере это удалось. Английское и французское правительства согласились на созыв конференции четырех держав, правда, на уровне не министров иностранных дел, а их заместителей, которые должны были подготовить повестку дня для своих шефов. Конференцию предлагалось провести весной 1951 года, местом ее проведения должен был стать Мраморный дворец в Париже.

Таким образом, на рубеже 1950–1951 годов одновременно работали три команды переговорщиков с разными участниками и разными мандатами, и в каждой из них чувствовалось прямое или косвенное влияние личности нашего героя, а кроме того, началась подготовка к четвертому форуму, к которому он не имел отношения, но возможные результаты которого его крайне волновали. Что касается текущих переговоров, то, во-первых, это были дискуссии но «плану Шумана», где западногерманскую делегацию возглавлял, как мы помним, Хальштейн, во-вторых, менее содержательные, но достаточно активные попытки вдохнуть жизнь в «план Плевена» (со стороны ФРГ главной фигурой был Теодор Бланк, бывший профсоюзный деятель, а ныне член фракции ХДС в бундестаге) и, в-третьих, диалог с Шумахером, Нимеллером и другими противниками перевооружения, диалог, который ввиду его важности вел сам канцлер. Что его особенно беспокоило — это перспектива возможного сближения взглядов представителей Востока и Запада на предстоявшей конференции в парижском Мраморном дворце; достижение взаимопонимания между бывшими союзниками разрушило бы все, к чему он стремился и над чем работал в последние пять лет. Ситуация на внутреннем фронте тоже не сулила радужных перспектив: неуклонно рос дефицит в торговле, росла воинственность профсоюзов. Неудивительно, что морщины на лице Аденауэра стали еще глубже, на коже на нервной почве появилась экзема.

Между тем с первой половины 1951 года стали появляться и признаки перемен к лучшему. Война в Корее стимулировала спрос на продукцию западногерманской индустрии, начался экономический подъем, снизился уровень социальной напряженности, с профсоюзами в январе было достигнуто соглашение о расширении прав рабочих на соучастие в управлении их предприятиями. Что касается международных дел, то к апрелю успешно закончились переговоры по «плану Шумана»: договор о создании ЕОУС был готов к подписанию, а переговоры в Мраморном дворце, напротив, благополучно зашли в тупик. Такова была обстановка, в которой 11 апреля 1951 года начался первый официальный визит немецкого бундесканцлера в Париж; во время него должен был состояться торжественный акт подписания договора о ЕОУС.

Аденауэр прибыл в Париж в качестве не только главы правительства, но и министра иностранных дел: еще в сентябре, напомним, решением нью-йоркской конференции западным немцам было разрешено создать свой МИД, и президент Хейс специальным декретом назначил Аденауэра первым руководителем новообразованного министерства. Визиты во Францию его предшественников вызывали не особенно приятные исторические ассоциации. Бисмарк посетил Париж после победоносной франко-прусской войны и провозгласил там создание Второго германского рейха. Брюнинг приехал туда в 1930 году с просьбой о предоставлении займа. Гитлер прибыл в Париж спустя день после капитуляции Франции. Ни один из этих трех прецедентов, естественно, не годился для данного случая. Прием, который французы оказали высокопоставленному западногерманскому гостю, не отличался особой пышностью. На аэродроме Бурже его встречал один Моннэ. Поселили его не в какой-либо государственной резиденции, а в простом номере отеля «Крийон», где во время немецкой оккупации имели обыкновение останавливаться эмиссары рейха. Организованная для него на следующий день поездка но достопримечательностям Парижа была достаточно краткой, сопровождавший его Франсуа-Понсе выглядел как конвоир, охраняющий опасного преступника. Президент Франции Венсан Ориоль пригласил Аденауэра на завтрак — мероприятие не для самых почетных гостей. Потом продолжение знакомства с городом, — словом, все совсем не похоже, как язвительно писали газеты, на триумфальное шествие Гитлера по улицам Парижа в 1940 году.

Сам Аденауэр, видимо, тоже не испытал особой радости от этого первого своего официального зарубежного турне. Франсуа-Понсе и Бланкенхорн пытались увлечь его красотами Собора Парижской богоматери и Лувра, но без особого успеха. Они устроили ему обильный ужин в ресторане «Люка-Карто» на площади Мадлен, убедив его пренебречь на сей раз заповедями умеренности в еде и напитках; однако ни богатый стол, ни изысканные вина не подняли ему настроения. Большее впечатление на него произвела чопорная роскошь Елисейского дворца и Кэ д'Орсе; бывший бургомистр Кёльна хорошо понимал значение внешних аксессуаров для дипломатического дискурса.

Один из самых важных эпизодов визита ускользнул от внимания прессы. Речь шла о тайной встрече с генеральным директором министерства финансов Израиля Давидом Горовицем. Она состоялась по инициативе Аденауэра и была посвящена проблеме выплаты репараций Израилю за преступления холокоста. Федеральный канцлер уже давно размышлял над этой проблемой; для него здесь присутствовал и личный аспект: он был многим обязан щедрости Дании Хейнемана, а еще раньше — поддержке, которую ему оказывала еврейская банковская община Кёльна. В беседе с Горовицем он заявил о принципиальной готовности заключить соответствующее соглашение с израильскими властями; о конкретной сумме речи не шло; Аденауэру было известно, что еще месяц назад, в марте, правительство Израиля предъявило оккупационным властям счет на полтора миллиарда долларов для взыскания с немцев в качестве компенсации за преступления гитлеровцев против еврейского населения Европы; эта сумма составляла больше половины всех субсидий, которые Западная Германия получила но «плану Маршалла»; обсуждать ее Аденауэр не стал, резервировав это для последующих переговоров.

Парижское турне закончилось так же, как и началось, — тихо и скромно, без какой-либо помпы. В июне того же года Аденауэр совершил поездку в Рим. Там его принимали по более высокому разряду. Италия не принадлежала к числу держав-оккупантов, и де Гаспери устроил для западногерманского канцлера и министра иностранных дел встречу, помпезность которой оказалась для того, по-видимому, явной неожиданностью. Теплоте атмосферы способствовало и то обстоятельство, что де Гаспери, уроженец провинции Тренто, входившей когда-то в состав Австро-Венгрии, бегло говорил по-немецки.- Вдобавок итальянский премьер был католиком, как и Аденауэр, и так же, как он, усвоил с пользой для себя положения папских энциклик «Рерум новарум» и «Квадрагезимо анно». Сердечность оказанного ему в Риме приема превзошла все, что он испытал в этом плане ранее. Его амбиции соответственно выросли, и это сказалось на ходе переговоров с западными союзниками.