Экспедитор - читать онлайн книгу. Автор: Александр Афанасьев cтр.№ 69

Раб успел уйти…

Бывшая Украина. Луганская область, Луганск

Девятьсот пятьдесят второй день Катастрофы

Продолжение

Город был мертв, я понял это почти сразу, как только отъехали от обитаемой администрации. Скорее всего, обитаемы только административные здания, заводы и базы, которые можно возродить и приставить к делу. Все остальное мертво, и я видел это не первый раз.

Сейчас почти все крупные города умерли, Ижевск – единственный из всех известных мне крупных городов, который живой, возможно, он теперь самый большой обитаемый город на всем постсоветском пространстве, если не во всей Евразии или даже мире. Просто для того, чтобы город жил, нужно электричество, нужна вода в трубах, и холодная, и горячая, и еще много что нужно – и все это кто-то должен поддерживать. А кому и зачем это сейчас надо? Гораздо проще поселиться в сельской местности недалеко от города. Вода из колодца или скважины, мыться – баню истопи, там же стираться, для пропитания – хоть гусей или уток держи, тут тебе и мясо, и яйца, уток или гусей может держать даже горожанин ^[36], их кормить не надо почти, они сами себе пропитание найдут. Освещение – или от дизеля, или от керосинки, если знаешь сельскую жизнь – можно держать корову, на семью коровы запросто хватает. Пожрать – картошку сажай, огород держи. А если куда надо съездить – так сейчас в колхозе или кооперативе обычно держат лошадей, чтобы лишний раз за бензин не платить. Избу держать теплой легко, это тебе не квартира, правильно сложенная русская печь – это и тепло в доме, и пищу можно готовить. Так что сейчас многие так и делают, селятся в селе, а на работу едут в город, или каждый день, или вахтой. У нас в Елабуге, Набчелнах и Чайковском и то проще: прямо недалеко от мест работы, от заводов – от «Ремдизеля», от ГЭС – либо занимают существующие садовые товарищества, либо просто строят деревни, берут землю соток по двадцать-тридцать, и так живут.

Ижевск пока жил, но жил половиной жизни, потому что и из Ижевска многие переселялись, и я думаю, лет десять – и снова будет Ижевский завод, как до 1919 года, когда он даже не считался городом – завод и крестьянское село при нем ^[37]. И когда еще мы свои города возродим…

Луганск был привычным для меня областным центром… кто-то считает промышленные города некрасивыми, но мне ли об этом говорить, я в таком промышленном городе родился и полжизни прожил. Но Луганск был страшен. Мне в нем было так страшно, как не было в незачищенных городах. Луганск был страшен войной – недовоеванной, затаившейся войной.

Кто это все начал? Зачем? Ради чего? Неужели кто-то хоть на секунду поверил, что что-то будет? Что этой войной можно вырваться из заколдованного круга, в котором мы живем уже не знаю сколько лет – с мерзкими наглыми рожами в телике, обильным враньем о лучшем будущем и тихом строительстве будущего своего – под лозунгом «лишь бы не было хуже»? Неужели кто-то подумал, хоть на секунду поверил, что вот взять этот населенный пункт, и этот – и все будет по-честному, и тот, кто воровал, устыдится и не станет воровать и наворованное вернет, и тот, кто врал, устыдится и не будет? Как могли миллионы людей поверить, что все зло этой несчастной страны сконцентрировано не на Банковой, а вот в этих городах, в Донецке и Луганске, где живут такие же обворованные, такие же многократно кинутые через х… люди…

ГОЛОС СЛЕВА. Пока все началось, как все думал, что само рассосется. Помитинговали, побузили, постреляли чуток, но чтоб вот так, с остервенением, со зверством таким друг на дружку до кровавой пердоты! Чтоб с «Градов», с танков да по городам-поселкам – никто ж не верил в такое.

ГОЛОС СПРАВА. Ага, классика: «Верхи не могут, низы не хотят». Прям драматическое столкновение фригидности с импотенцией – и не верил никто, а оно во как вышло… ^[38]

Но поверили. Разрешили себе поверить. И нажрались – дерьма до тошноты. А потом началась Катастрофа. И всем уже было пофиг, на каком языке говорить и как оно будет – в Украине или на Украине.

Катастрофа поравняла всех перед произошедшим кошмаром.

Война пробивалась то тут, то там – то каким-то чудом уцелевшим плакатом с призывом вступать в ополчение, то небрежно сброшенными перед магазином частями «Градов» и «Ураганов», то осколками на стенах, то граффити. Страшнее всего были кресты – порой прямо во дворах. Это были люди, убитые страшным летом 2014 года и похороненные прямо во дворах, потому что не было сил везти на кладбище, да и обстреливали там…

Стоя перед таким крестом на обочине, я почувствовал ненависть. Впервые после Катастрофы я ее почувствовал. Хотя нет… крайний раз я ненавидел в Казани – я уже рассказывал. Потом перестал ненавидеть – какой смысл, кого? Монстров, которые просто хотят жрать? Или барыг, которые просто хотят нажраться?

Но теперь я ненавидел. И не только себя – я ненавидел нас. Мы жили тем летом 2014 года и не чухали беды – а люди тут просто умирали ^[39].

Не говоря ни слова, достал ПБ, выстрелил в воздух. Пацаны сделали то же самое, только предварительно отомкнули магазины и выбросили патроны из патронника. Безмолвный салют жертвам той войны, которую не успели довоевать и которая теперь не имела никакого значения.

– Александр Вадимович…

Я обернулся – Паша.

– Чего тебе?

– Ирина говорит, тут неподалеку база есть, при шахте там люди. Там ее должны помнить, нас как родных примут.

– Поехали селиться…

Пока шли к машине, подал незаметно знак – всем повнимательнее. Мало ли что там может быть, какие там люди. Хотя место, где мы не просто постояльцы, нам здесь очень пригодилось бы…