Воскрешение на Патриарших - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Казаков cтр.№ 34

Кстати, за вчерашний день, а он был без сомнения главным в нынешней жизни, я умудрился не выпить ни глотка. Вот чудеса-то!

И самое скотское то, что я заранее знал, что сбегу, хотя прятал эти мыслишки так тщательно, так вглубь, прямо на донышко того болота, что называется у меня душой. Так было всю жизнь, я ждал и потом бежал от того, чего наконец дожидался. У меня возникает человек, который меня любит, любит! Наконец живой. Не стандартные фантомы, которыми была забита моя жизнь, а осязаемый человек. Хороший человек. Прекрасный человек. Именно тот, который мне нужен. И не важно, что это происходит в прошлом. Не важно. Для меня это прошлое – будущее, неужели непонятно? И любовь настоящая, живая, вечная, при чем здесь времена и эпохи! Я даже этого осознать не могу. А поняв это, дождавшись ее, бегу прочь.

Сейчас я оставил счастье там, в Коробейниковом переулке, и я туда больше не вернусь никогда, как никогда не возвращаются реально в свою молодость. И решаться на счастье нужно было не сейчас. Не в тот момент, когда я осторожно и подло вылезал сегодня из-под одеяла, чтобы ее не разбудить, а раньше. Раньше! Я вспоминал на пароходике своих баб, с которыми ничего не случилось у меня, так вот, решаться нужно было с ними. Точнее, с ней одной, повторяю, неважно, как ее звали в тот момент. Ленка – это итог. Демонстрация моей беспомощности. Тем более, что в этом мире, да мой это мир, мой, несмотря на изменившееся время, я никак не могу найти себя.

Вот, наверное, это как раз главное. А Ленка, любовь – лишь следствие. «Ведут знатоки». Что это я так расфилософствовался? Карфаген должен быть разрушен! Или пусть пока постоит?! С любовью все ясно и очевидно. Иного и ожидать было трудно. Что теперь?! А теперь, раз и так все кувырком, я должен, просто обязан увидеть себя самого. И будь что будет.

Тверской бульвар между тем обрастал людьми. Начиналось очередное утро. Человек естественен в городе, он его часть. Поэтому так пугающе странны города без людей. Вот и сейчас люди заполняли его вновь. Это как на пустой початок кукурузы вновь нанизывались зерна. А к вечеру произойдет все то же самое в обратном порядке.

А что я? Мне-то что делать? Шанс любви я вычеркнул своими мозгами. Теперь, думаю, остается последнее. Да. Надо идти к себе. Чушь какая. А ведь больше нет никаких смыслов в пребывании здесь, в этом мире. Я должен увидеть себя, и тот «я», возможно, скажет мне самую главную вещь. Ради чего это все. Господи. Как же я не понял-то! Это не он мне, а я ему должен сказать! Я должен схватить себя молодого за шиворот, тряхануть, дать по морде и заорать – очнись! Не бойся ничего! И не жди! Действуй сейчас. Никакого потом нет. Потом жопа и беспомощность. Да уж, герой. Это я «Терминатора» насмотрелся. Что уж там.

Стоп. Вспомнил. Вспомнил, что я делал 24 мая 1979 года. Фантастика, но я вспомнил! У Реваза, одноклассника, сегодня день рождения! Реваз из московских грузин. После школы я его больше и не видел. И мы соберемся с приятелями, одноклассниками у него дома, за Елисеевским магазином, в Козицком переулке. Накупим в том же Елисее кубинского рома «Гавана Клаб». От неопытности много. Он дешевый был тогда. И я впервые в жизни напьюсь. Поэтому и запомнил тот день.

В эту секунду я уже понял, что пойду туда, именно на этот день рождения. И идут лесом все фантасты недоделанные, рассказывающие о трагедии при встрече с самим собой! Бред. Они не путешествовали в прошлое. А я – вот он, здесь. Так что – все вон! Я увижу себя и скажу наконец все-все. Все, что потребуется ему – мне, мне! – в жизни. И он поймет, он толковый, вообще-то, но дурак такой.

Так, значит на ДР, как говорят у нас. В нашем времени. Во сколько? Наверное, часам к четырем. Так раньше собирались, если не путаю. Утром школа. Часов до двух. Так, подъезд я помню. Квартира… Этаж второй, окна на улицу. В смысле улицей там был широкий проход между здоровенными доходными домами, построенный еще Бахрушиным, фабрикантом, до революции. Мощные домины. Кстати, еще тогда, в детстве, тьфу, сейчас, значит, весь район назывался Бахрушинкой, Бахрой. Найду квартиру. Там коммуналка была, но соседей у него всего двое. Помню. Это, считай, почти отдельная квартира по тогдашним московско-центровым меркам.

Так. А как войти? Соображу. А что сказать? А что сказать самому себе? Вот это да. Проблема. Это же непостижимый факт – говорить с самим собой в юности! Понятно, что ум за разум заходит. Но. Реально, надо спросить что-то важное! То, чего я так и не понял в нынешней моей жизни. А что для меня важное? Ладно. По обстоятельствам.

В пять часов я уже стоял перед подъездом Реваза. Пьянка, по моим прикидкам, уже идет полным ходом. Его окно на втором этаже висело на стене чуть левее подъезда. Оттуда на весь двор орал «Band on the run» McCartney. Тогда только вышел советский диск. Такая светло-коричневая обложка с черными контурами Пола. Очень нравился. Да и сейчас. Так. Идти или плюнуть и продолжить жрать? А может, ради этой встречи все и было заверчено со мной? А я струсил. Нет. Надо идти. Хуже уже не будет. Некуда.

Хорошо, что в 79-м не было никаких домофонов и кодовых замков. Так… Осторожно. Подъезд выдохнул тенью, прохладой и сыростью.

«Well,the rain exploded with a mighty crash as we fell into the sun…»

– Дрозд, бери три! – эхом раздалось в горловине лестниц, бегущих вверх.

– Пять!

– Да! – ответил срывающийся юношеский голос.

Застучали ботинки. Мимо меня промчался широколицый, курносый парень. Светлая рубашка выбилась у него из штанов, оголяя белесый пухлый живот. Грохнула дверь подъезда.

«And the jailer man and sailor Sam were searching everyone…»

Господи, это же Игорь, одноклассник мой. Дрозд. Тот самый, который на Дегтярном, с рыбками. А голос был Лешкин. Господи. Им же сейчас по семнадцать лет примерно. Не могу сосчитать. Кто-то был старше на год. И Дрозд побежал в Елисеевский магазин.

Я вдруг вспомнил совершеннейшую глупость. С месяц назад, в той, настоящей, ха, жизни я читал статью про здание, из которого потом сделали Елисеевский магазин. Там был салон известной литературной дамы Зинаиды Волконской. Пушкин с Вяземским оттуда не вылезали. Так вот, перед входом в ее дворец, аккурат над ныне центральным входом в магазин был выбит латинский девиз: «Ridendo dicere verum». «Говорить о правде, смеясь». К чему я это вспомнил? Сейчас мне придется войти в квартиру Реваза и встретиться с собой. Семнадцатилетним. Обхохочешься.

«And the first one said to the second one there I hope you’re having fun…»

Я стоял перед огромной, тяжелой дверью, выкрашенной темно-коричневой краской. Как и все двери в центре тогда.

«For the band on the run, band on the run, band on the run, band on the run…»

Взялся за бронзовую ручку. Дверь, скрипнув, подалась на меня. Надо входить. Или нажать на звонок? Зачем? Пока я размышлял, ноги вошли сами. Полутемное пространство огромной прихожей было наполнено жизнью. Дверь в комнату Реваза, слева, я помню, была распахнута. Маккартни уже сменил Давид Тухманов. «По волне моей памяти».