Людовик IX Святой - читать онлайн книгу. Автор: Жак Ле Гофф cтр.№ 187

Cтраница 187

Слово, которое правит

Король слова, король, правящий с помощью слова, Людовик Святой претворяет в слове две высочайшие королевские функции, превозносимые в «Зерцалах государей», — правосудие и мир.

Король-судия сам ведет следствие и выносит приговоры в знаменитых «жалобах» («plaids de la porte»), называемых «расследованиями» («requêtes»), как отмечает Жуанвиль, во дворце. Еще более известны «приемы» («parties»), где он сам вершит суд, сидя, прислонившись к дубу, в Венсеннском лесу: «И тогда он сам спросил их…. И тогда он сказал им ^[1109]…». Бывает, что его речь вторгается в речь тех, кому он поручил говорить: «И когда он видел, что требуется кое-что уточнить в словах тех, кто говорил от его лица, или в словах тех, кто выступал от лица других, он сам уточнял это собственными устами» ^[1110].

Король-миротворец своим словом вершил третейский суд. Его слово восстанавливало мир не только в его королевстве, но и во всем христианском мире. Когда его упрекнули в том, что он не допустил, чтобы иноземцы воевали друг с другом и тем самым ослабили себя в его пользу, он напомнил слова Божии: «Благословенны все миротворцы» ^[1111].

Слова веры

Но Людовик Святой и король нового благочестия, проповедниками которого выступали братья нищенствующих орденов. Это король молитвы, молитвы про себя или вслух, «устами или мыслями» — слова молитвы, о которой он не забывал ни дома, ни в пути: «Но когда он путешествовал верхом, то повелевал своим капелланам произносить вслух и петь канонические часы, не спешиваясь» ^[1112]. Слово молитвы — первое, в чем он наставлял своего сына: «Произноси молитвы сосредоточенно, вслух или про себя» ^[1113], и лишь потом указывал ему на иные случаи обращения к слову: беседу в узком кругу приближенных («Любезный сын, не отказывай себе в удовольствии общения с добрыми людьми, монахами или мирянами…. Доставляй себе удовольствие, беседуя с добрыми людьми») и внимание проповеди, в обществе или дома («и не отказывай себе в удовольствии внимать речам о Господе Нашем в публичных проповедях и дома») ^[1114].

Слово исповеди, которое IV Латеранский собор 1215 года обязал христиан произносить хотя бы раз в год. Он исповедовался с усердием и благоговением, за что его хвалил исповедник Жоффруа де Болье, и настойчиво советовал это своим сыну и дочери:

Его слово правдиво по своей сути, ибо ложь претила ему настолько, что он не смог солгать даже сарацинам, пленником которых был. В процессе канонизации и в папской булле о канонизации это было признано достоинством.

Любовь к правдивому слову породила в нем ненависть к дурному слову и заставила, особенно после возвращения из Святой земли в 1254 году, жестоко карать «грех языка» ^[1116]. Сам он всячески избегал бранных слов, богохульства и тех выражений, в которых упоминался дьявол. «Я никогда не слышал, чтобы он упоминал дьявола», утверждает Жуанвиль и добавляет: «Имя его разошлось по всему королевству, и, думаю, это не нравится Господу» ^[1117]. В борьбе с богохульством Людовик Святой прибегал к насилию:

В конце жизни Людовик испытывал еще большее отвращение к «дурному языку». Папа Климент IV относится к этому с одобрением, но вносит смягчающие поправки: карая виновных, не следует наносить увечий и прибегать к смертной казни. Согласно ордонансу 1269 года, изданному за год до смерти короля, богохульник должен был заплатить штраф или подвергался наказанию у позорного столба или порке кнутом ^[1119].

По крайней мере, в одном тексте, помимо речений Людовика Святого, передан и его голос ^[1120]. Мы слышим его снова благодаря Жуанвилю:

Так этот текст напоминает нам о главной особенности речи Людовика Святого. Это первый французский король, которого нам дано услышать говорящим на народном, французском языке.

Остается указать на две особенности этого королевского слова. Во-первых, на нем лежит печать Нового времени. Во-вторых, напротив, безусловная принадлежность слова Людовика Святого к великой средневековой традиции.

Новизна в том, что это слово лишено привычной риторики, присущей королевским речениям Высокого Средневековья. Людовик Святой старался говорить просто, и его биографы и агиографы стараются донести эту простоту, за которой скрывалась спиритуальность нищенствующих орденов и идеал меры, унаследованный от гуманизма XII века. Жуанвиль нашел подходящее слово для этого: «В своих речениях он был attrempez», то есть «le tempéré», «умеренным» ^[1122].