Десант Тайсё - читать онлайн книгу. Автор: Николай Попов cтр.№ 23

Ещё много столь же разительного под настроение поведал сосед Петру, много лет отгороженному от жизни стенами Александровского централа. Буквально потряс его необыкновенными знаниями и настоящей болью за ограбленное, поруганное отечество. Монархист не мог себя так вести. Это был настоящий патриот, эрудиция которого пригодится в самое ближайшее время. Нельзя упускать драгоценного человека. Пётр попытался выяснить, кто он такой, где хотя бы живёт? Старик многозначительно улыбнулся поверх серебряных очков. Смутное время, лучше поостеречься от лишнего знакомства. Мало ли кем окажется тощий сосед с меловым лицом чахоточного, в самом дешёвеньком бумажном костюмишке.

Поезд уже мчался по берегу сияющей Ингоды. В приоткрытое окно бил томительно-терпкий аромат цветущей вокруг черёмухи. Затем прогремели по мосту через бурный Онон и растворились в ночной темноте даурской степи. Ветер перестал охлаждать, неся дух раскалённой пустыни Гоби.

В Маньчжурии вдоль железной дороги тянулась цепь сторожевых будок, обнесённых толстыми каменными стенами в рост человека. Вокруг них над окопами ржавели проволочные заграждения. В этих маленьких крепостях чумели от скуки наши часовые солдаты. За Хинганом, в цветущей долине, по краю поля медленно ползла упряжка. Лошадь в паре с китаянкой еле тянули громоздкий допотопный плуг. Китаец с лоснящейся спиной во всю мочь вдавливал плуг в землю. За ним натянутой струной тянулась борозда. Остальные поля тоже казались причёсанными циклопической расчёской.

— Страна высочайшей земледельческой культуры с орудиями почти каменного века... — задумчиво промолвил сосед и версты через две добавил: — Благодаря «Мак-Кормику» мы владеем совершеннейшими орудиями, но с результатами каменного века. В чём дело?

— Вам лучше знать...

Пётр глядел на огромную тучу впереди. Постепенно из пыли начали возникать фабричные трубы, крыши домов Харбина. По краю перрона, согнувшись под тяжестью слоновьей ноши, медленно брёл старый кули. Когда поравнялся с полицейским, тот ножнами своей шашки лениво ударил по тощим ногам китайца. Кули покачнулся, присел от боли и, торопливо семеня, подался с перрона.

Пётр спохватился, что уже отвык от этих церберов, исчезших после революции. Даже странно, как Россия до сих пор обходилась без них, и ничего не стряслось. А тут бравый полицейский по-прежнему красовался во всем портупейном блеске, ревностно охраняя бело-сине-красный царский флаг, реющий над вокзалом...

Перед окнами снова замелькали сторожевые будки с коричневыми от загара часовыми, которые, похоже, не так охраняли железную дорогу от неведомых хунхузов, как надзирали за порабощённым народом. Поэтому особенно дико выглядели постоянно мелькающие на больших щитах трафаретные английские надписи «Благодеяния европейской культуры». Перед блескучими волнами мутной Сунгари угрюмо серели гранитные форты с торчащими из бойниц пушками. Так неприступные замки замыкали цепь будок-крепостей на горле несчастной Маньчжурии. Ничего, скоро сюда тоже придёт революция и сбросит все цепи с народа!

Наконец из густого субтропического леса, плотно перевитого лианами, поезд вырвался на русскую землю. Красные флаги, трепещущие на крышах станции Пограничная, совсем другие лица вооружённых казаков, ласково сияющее солнце — всё это вдруг выплеснуло из Петра вскрик:

— Здравствуй, родная Россия!

Паровоз тоже то и дело заливался весёлым свистом, особенно гулким в длинном тоннеле, после которого в глаза ослепительно плеснула океанская ширь. С лёгким поклоном старик простился до будущей встречи в тесноватом Владивостоке.

Радостно гомонливые, уставшие от дальней дороги, пассажиры заполнили широкий перрон вокзала. Все торопились в город, по домам. А Пётр пошёл в другую сторону — к изумрудной воде, манящей ласковым шелестом набегающего на берег приплеска, в котором чувствовалось полуденное дыхание тихого сейчас океана. Меж зелёных от слизи камней морковным пучком розовела морская звезда. Пётр осторожно поднял её и прямо на ладони опустил в прохладно-шелковистую воду. Как по склону, звезда скользнула в бирюзовую глубь. Когда пропала из виду, Пётр с фырканьем умылся и, обсыхая, глядел вокруг с воскресшей мальчишеской радостью...

Просторную бухту Золотой Рог окаймляли разновеликие сопки, покрытые сочным бархатным лесом, на фоне которого светлели белые, розовые, коричневые и серые дома. Нижний ряд города заслоняли дымящие трубы несчётных судов. На уши давил грохот лебёдок, шум вылетающего пара, густой стон пароходных гудков и весёлое, пронзительное посвистывание катеров, снующих между ржавыми бортами океанских громадин. Пётр любил этот несмолкаемый гул портов, дразнящее разнообразие пропитанных морем особенных запахов, деловую суетливость возбуждённых берегом моряков и хваткую сноровистость неторопливых грузчиков, хрипло отдающих хлёсткие команды. Всё это будоражило его, заряжая желанием действия.

— Хватит, потешил душеньку... Пора искать приют.

С лёгкой корзинкой, где лежали все пожитки, Пётр направился к Светланской улице, застроенной красивыми многоэтажными домами. От пестроты разноцветных лиц и одежд зарябило в глазах. Лишь немного спустя из плотной толпы начали выступать отдельные люди. По булыжной мостовой важно шествовал на толстых подошвах высокий англичанин в сером костюме и пробковом шлеме. Он брезгливо косился на снующих мимо японских и китайских купцов с пухлыми косами, в чёрных длинных юбках из шёлка. Праздные японцы с японками в цветистых кимоно неторопливо постукивали по тротуару деревянными гета. Корейцы, точно лебеди, были сплошь закутаны в белое. Американские, итальянские, французские и другие разноязыкие матросы шумно таращились на зеркальные витрины роскошных магазинов. Гордо нёс навстречу свой живописный тюрбан отрешённо-медлительный индус в белом английском френче. Точно стайка юрких мальков, его с обеих сторон скользяще обогнули шустрые гимназистки, прощебетавшие:

— А мы физичке нос!

— Мы тоже удрали с французского...

— Пусть выкусит!

Эта прокуда местных девчушек почему-то особенно помогла Петру ощутить, что идёт по родной земле. Другую толику счастья добавили матросы с красными флажками на штыках. Замерший у перекрёстка патруль внимательно рассматривал людской поток и, казалось, даже покосился на двух господ, которые довольно беседовали о чём-то. Солидные, модно одетые, холёные, безмятежные, они могли быть заводчиками, адвокатами или банкирами и тоже уверенно прогуливались по родной земле. Кому же она всё-таки достанется на этой солнечной улице и вообще — по всей России?..

Малиновое предзакатное солнце заставило Петра вспомнить о ночлеге. В приличные дома барской части города соваться не стоило. Он предпочёл стучаться лишь в двери победнее. Но даже там всё равно отказывали, видно, страшась тощего незнакомца с непривычно белым лицом. Все советовали идти в Голубиную слободку, приютившуюся за Орлиной сопкой. Медленно взбирался на неё Пётр по крутой тропинке. Вот где почувствовалось семилетнее обитание в камере...

На перевале он устало вытер ладонью потное лицо. Под ногами в сторону залива тянулась глубокая падь, на каменистых склонах которой лепились хибарки, сбитые из кусков старой фанеры и покрытые ржавыми кусками железа или жести. Их обитатели копошились на крохотных огородиках не больше обычной грядки, сытно покуривали, сидя на порогах. Где-то уныло дребезжала балалайка. Верно, виднелись домишки и побогаче, даже покрашенные суриком или голубой краской. Но в общем эта рабочая слободка с поэтическим названием Голубиная падь больше напоминала свалку отходов и вызывала щемящее чувство жалости. Такой убогой была вторая сторона внешне шикарного Владивостока. Рядом остановилась перевести дух пожилая женщина с полными вёдрами на расписном коромысле. Пётр нерешительно спросил: