Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 73

Девушка всхлипнула, утерла нос ладонью и вновь тоненько запищала, плечи ее тряслись, и Мишка понял, что Полина, та холодная, надменная и недосягаемая Полина, плачет, будто самая обыкновенная курсистка.

Хмель улетучился мгновенно. Не особо заморачиваясь о том, что делает, Мишка подбежал к несчастной, обнял за плечи, поднимая почти невесомое тело со скамейки, что было силы прижал ее к себе.

Опешившая Полина дернулась. Мишка почувствовал, как ее острые коготки расцарапывают шею, но ему было плевать на боль: в руках была она, диковинная живая бьющаяся птица, отпустить которую сейчас было бы сравнимо с гибелью. Девушка едва не шипела, как дикая кошка, пытаясь вырваться из объятий, но все слабее и слабее. Через несколько мгновений Мишка понял, что яростное сопротивление угасло, что чудесное создание обмякает, приняв и смирившись со своим поражением в этой странной битве. Было важно лишь то, что она, его Полина, тут, на расстоянии дыхания. Пусть рвется, царапается, кричит, теперь все равно!

Что-то изменилось в ночи. Исчезли посторонние звуки, а запах сада сгустился, проникая в кровь, будоражил и гасил, как предрассветные фонари, последние рубежи благоразумия.

Переполненный лопающимися радужными пузырьками эмоций Мишка чувствовал, что взлетает, уносясь туда, в звездное небо, от одного лишь осознания, как постепенно, вкрадчиво и исподволь Полина становится доступной и покорной, размякая в его объятиях, растворяясь в нем, становясь с ним одним целым вопреки разуму и приличиям.

Вопреки всему…

* * *

Радость от игрушки была недолгой. Не прошло и месяца, как проклял Василий собственную тягу к механизации и прогрессу. Дурацкий телеграф строчил в темпе бешеной лошади, словившей слепня под хвост. Распоряжения из разных мест и инстанций сыпались и путались в углу нечитанным ленточным ворохом.

Чего только ни сочиняло вышестоящее начальство в порыве революционного рвения! Каждый мало-мальски чин, мутной волной перемен вынесенный наверх, норовил придумать и внедрить чего-нибудь этакое «свое» и желательно  позаковыристее.

Дергавшие раньше за душу «СОВ. СЕК.», «в случае неисполнения – расстрел», «под личную роспись» телеграфная машинка  намотала в один пук длинной бумажной ленты, прочитать который, а уж тем более исполнить у Каплицына не было никакой  возможности и – чего уж греха таить – желания.

Поначалу Васька хмуро косился на тараторящую чуть ли не каждый час приблуду, потом начал бурчать что-то навроде «эх, опять, ети ж ее мать!». Позже, когда никто не видел,  гонял по комнате ленточные кусты с грозными приказами, расшвыривая их по углам ногами и приговаривая заполошно «… эвона! Выкуси! Хрена с два вы угадали на ..!»

После таких душевных метаний Васька привычно злоупотреблял. Топил в самогонке нарисовавшуюся по собственной глупости дурацкую семейную жизнь без половых отношений с гордячкой, гадюкой Ганной. Заливал свой страх от потока серьезных угроз, слагавшихся из пляшущих по ленте неровных буковок, старался пьяной дурью забить навалившуюся непривычную  горечь ответственности за все и вся.

Но одна проблема все же решилась-таки  сама собой.

По пьяной лавочке, прочитав очередное «донести всем сопутствующим органам, ла-ла-ла – расстрел», Васька, не совладав с выплеском дремучей ярости, выдрал вращающее бронзовыми кругляшами  чудовище из проводов и, не долго думая, фиганул предмет былой гордости прямо в сводчатое окно панской усадьбы.

Телеграф жалобно звякнул, запоздало моля о снисхождении, хлопнулся о каменный двор и раскатился жалкой грудой затейливых финтифлюшек. Каплицын схватился было за голову, но тут же отметил, что выход злости таки принес пусть  временный, но покой, в истерзанную прогрессивным бюрократическим аппаратом загульную  Васькину  душу.

Наутро Каплицын, конечно же, рвал на себе волосья. Испугавшись ответственности, благоразумно  устроил разнос  своим  недалеким подчиненным по поводу «не досмотрели» и «диверсия». Стучал кулаком по столу, топал ногами и даже брызгал праведной слюной,  показушно нагоняя на опешивших мужиков жути, обещая  сгноить всех в районной кутузке. В приливе деятельности по спасению задницы от маячивших на личном горизонте наказаний написал в район пространную депешу о поднимающей голову гидре буржуазии, произведшей акт вандализма над вверенным ему прибором.  Васька понимал, что за такие дела по головке не погладят, но, как ценный для начальства кадр,   надеялся отделаться выговором, а не  ставшей привычной в это суровое время  «высшей мерой революционной справедливости».

Ответная писулька не заставила себя ждать. В пакете с сургучными печатями РВС, под привычным уже грифом «секретно», товарищу Каплицыну предлагалось усилить  пролетарскую бдительность путем показательных репрессий в виде физического устранения наиболее строптивого буржуазного элемента из  бывших помещиков, фабрикантов, духовенства и лиц, «ведущих в крестьянской среде антиреволюционную агитацию». В конце серьезной депеши значилось многозначительное «ответственным назначить тов. Каплицына.  Доложить по истечении семидневного срока».

Прочитав такое, Васька, конечно, выдохнул: собственная шкура была спасена. Одна лишь назойливая мыслишка заскочила в голову и начала зудеть, принеся новое беспокойство. С фабрикантами в окрестностях было не густо.    Те, что были до Васькиного прихода, благоразумно драпанули во главе с паном Мурашкевичем  после первых экспроприаций. Кто в буржуазную Ригу, кто в Варшаву, кто куда…

Оставались, конечно, Левины и Циперовичи, у которых при царском времени были собственные винокурни, но с ними Васька благоразумно предпочитал не связываться. Понимал, у «этих» полно родни, пролезшей сейчас на самые вершины власти.  К тому же  опасался неизбежного для тронувшего  богоизбранный  народ гвалта. А от одной мысли о последующем за обидой бумажным  потоком  в любые мало-мальски властные инстанции Ваську коробило и бросало в холодный пот.

Оставались ксендз и  батюшка – отец Филипп. Были еще старообрядцы, но толку с них, одно слово – «беспоповцы».

И поскольку католиков в округе было значительно больше, чем православных, выбор у предкомбеда сузился до дряхлого, страдающего одышкой и едва передвигающего ноги толстяка батюшки.

* * *

Волны озера Набист, словно предчувствуя надвигающуюся беду, сходили с ума, выплескиваясь на берег, ломая порывами холодной мощи сплошную стену тростника.

Народ, согнанный по приказу начальства в лице Васьки Каплицына, покорно пригибался под напором ветра, разносящего по воздуху желтоватые комки озерной пены.

Васька хмурился, сплевывал на песчаник, втайне проклиная образовавшуюся ни с того ни с сего обильную слюну, нервно дергал щуплыми плечиками, понимая, что все его прежние грешки и подлянки – ничто перед тем, что предстояло натворить сейчас. По войне помнил, что кровь людская не водица, а тут предстояло убить показательно невинного старика, крестившего треть деревни и отпустившего грехи все той же трети. Убить – означало завести многочисленных врагов и ненавистников, не убить – погибнуть самому по распоряжению жуткого РВС.