Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 78

Уже пена поперла изо рта, зрачки закатились, и лишь ноги загребали по крашеным доскам, когда совсем рядом неуместно и глупо тренькнули, будто удивляясь незавидной участи хозяина, полураскрытые часы.

Окончательно сойдя с ума от затейливых позвякиваний сложного механизма, не отпуская сведенные судорогой ломающие хрустящий кадык пальцы правой руки, Васька сграбастал дурацкую золотую машинку и с ненавистью протолкнул переливающийся трелями «Лангезон» в пенящуюся слюной, широко раскрытую пасть обоссавшегося напоследок бывшего товарища.

Так же неожиданно, как и пришел, бордовый морок вдруг схлынул. Каплицын, словно не веря самому себе, переводил растерянный взгляд то на свои разжатые ладони, то на съехавшее набок, набрякшее синим лицо Юзика с огромным, тускло мерцающим в пасти мертвяка золотым кругляшом карманников.

Васька, в робкой надежде, что все не так плохо, как кажется, почти нежно потрепал покойника по щеке, приговаривая, будто малому:

– Э, Юзик, ты чего? Ну? Хватит… вставай уже…

Осознав, что произошедшему нет поворота назад, тяжело поднялся, почему-то стряхнул пыль с портков и, стараясь не смотреть на труп Юзика, безжизненно, почти без укора, бросив косой взгляд на ошалевших Егора с Митяем, выдохнул:

– Чего… не могли оттащить, что ли?

Егор, разведя свои почти женские ручки, скривил губы в полуулыбке-полугримасе, прокашлялся и просипел севшим от спиртного голосом:

– Правильно потому что сделал. Так надо, значит, ему было.

За пологом, зовя мать, закряхтел, а через секунду тоненько, требовательно и призывно запищал младенец.

Васька вздрогнул, как от оплеухи, перекрестился вдруг, не ожидая от себя такого, и, сгорбившись словно от непосильного груза, принуждая себя, нехотя откинув полог, поплелся на писк детеныша.

* * *

Мишка проснулся от холодного, разрубающего ночной мрак беспощадным топором палача лязга дверного засова. Открыл глаза, почувствовал, как покатились, побежали толпами по спине холодные крупинки страха. Прислушался, как в полумраке подвала глухо запричитали испуганные, сваленные на полу в одну холмистую кучу серые тени бывших людей.

В мозгу вдруг заскреблась чужая мерзкая мыслишка, что человек – такая скотина, которая может привыкнуть ко всему. Ко всему, кроме собственной смерти. Мишка презрительно усмехнулся в никуда, сам того не желая, вышел на привычный внутренний диалог закаленного неудачами циника и прячущегося от людей робкого испуганного ребенка.

«Да и к черту! Все равно помирать. Когда-то же это произойдет. Пусть сейчас. Какая разница. На фоне грядущей бесконечности небытия даже год – ничто. Промельк. Тьфу. Статистическая погрешность».

«Но почему сейчас? Почему я? За что? Пусть выведут кого угодно, мне страшно, но я готов мириться с их гибелью. Но меня? Бред… Этого просто не может быть. Как же? Ведь Мир исчезнет? Без меня же не будет ничего».

«Ты прах. Никто. И снова станешь ничем».

Мучительные звуки щеколды наконец-то разрешились узкой полоской желтого электрического света, бьющего по сгрудившимся телам из-под приоткрытой железной двери.

– Вашкевич! На выход!

«Кто? Вашкевич? Однофамилец? Или? Нет… все же я …» Мишка почувствовал, как остановилось сердце, а странное, доселе не знакомое ощущение ужаса, парализовало дыхание.

Михаил попытался встать, но ноги не держали, и он, качнувшись, едва не упал на лежащую рядом скрюченную фигурку доктора, который неожиданным образом превратился в ворочающуюся костистую старуху, зло и возмущенно зашипевшую.

– Прошу прощения. Извините. Простите меня. За все, – едва не расплакался Мишка. Отдернув руки от старухи, будто боясь обжечься, переступал через чужие вытянутые ноги и тыкался, не доверяя ослепшим от скудного света глазам.

Пошатываясь, бормоча дурацкие, не нужные тут никому извинения, без пяти минут мертвец побрел к выходу, нащупывая среди теплых живых тел свой личный проход к смерти.

Короткий путь сквозь пленников подвала был мучителен и занял целую вечность.

Циничный бес внутри Мишкиного сознания радовался и, кривляясь, совершенно обезумев, запричитал почему-то забытым напрочь голосом развратной красотки Ядвиги: «А ведь доктора вывели еще днем! Ты пережил его почти на сутки! Да-да! Ты везунчик! Не то, что болтун-докторишка… Наша очередь сдохнуть! Аха-ха-ха-ха-ха!»

* * *

Не спалось. С самой проклятой свадьбы сон не шел к Ганне. Поспишь тут. Хуже нет колыбельной, чем ненависть и страх, незаметно, каждый вечер, подгрызающий мелкими, острыми зубками сердце и волю. «Хорошо, если горе-муженек припрется совсем пьяный. Тогда легче, брыкнется и – храпеть. А если козлу захочется ласки?»

Ганна протянула к робкому просвету в окошке длинную белую, кажущуюся мертвой в лунном луче руку. Смотрела на синяки и ссадины, кусала губы в бессильной злости, ругала себя мысленно за собственную покладистость, за то, что послушала Софью, испугалась лишиться крова перед зимой. Согласилась на чертову свадьбу, а в довесок получила мерзкое напускное подобострастие сельчан, сменяемое презрительными взглядами в спину. Позор, фиг с ним, его пережить можно. А как быть с ненавистью к себе? Отмыться после взявшего тебя силой животного не получается. Сколько ни трись распаренной крапивой в бане, синяки на теле не смоешь, как и грязь на душе.

Стукнула калитка. Ганна вздрогнула, натянув лоскутное одеяло до самого подбородка, а пальцы судорожно впились в матрас. Почуяла, как сердце забилось подраненным воробышком, как стремительно взмолилась душа: «Только бы, как обычно, в стельку! В дупель! Чтоб свалился и задрых у порога! Господи, господи…»

Заунывно проскрипели дверные завесы. Громко, словно костельный колокол, лязгнула клямка.

Ганна прислушивалась не дыша. Она все еще надеялась, но понимала с ужасом, что слишком тихо ведет себя Васька для упившегося. Крадется осторожно. Как волколак-оборотень, которым пугала бабка в детстве. Оборотень и есть. Обличье человеческое днем, ночью – волк, сильное, жадное и беспощадное животное.

Половицы заскрипели совсем рядом. Или не половицы? Странный звук. Вроде скрип, вроде плач? Что-то было не так, как обычно. Ганна услышала, что муж тяжело дышит перед дверью, словно не решаясь войти. Не было никогда такого… И этот тоненький, как будто кошачий писк… Там, в потаенном темном уголке души, вспыхнула предательская надежда. А ну как ранен? Неужто нарвался, соколик?

Ганна вскочила. Еще когда освобождала кое-как ноги из-под длинной ночной рубахи и быстрым движением накидывала на плечи серый пуховый платок, представила себе стоящего у дверей Ваську с располосованным животом. Увиделось, как уткнулся, гад, головой в косяк, поскуливает тонко и жалобно, поддерживая  липкими руками свою вывалившуюся синюю требуху.

Зачиркала никак не хотевшей зажигаться спичкой над фитилем керосиновой лампы, улыбнулась своим кровавым фантазиям. Дай Бог, чтоб было так. Чтоб сдох не от моей руки! Фитиль занялся синим моргающим огоньком, по стенам заплясали тени, будто сотня бесов ворвалась в комнату. Ганна перекрестилась: «Прости, Господи, за мысли грешные, но нету больше мочи моей». Подняла в одной руке «летучую мышь» повыше, в другой зажимая острые портняжные ножницы, «так, на всякий случай», решительно надавила на дверь.