Будь ножом моим - читать онлайн книгу. Автор: Давид Гроссман cтр.№ 24

Знаю, что бормочу несвязное, но уверен – ты меня понимаешь. Кто, если не ты? Ты как-то упомянула о мрачных годах – годах твоего первого брака, когда на душе у тебя стояли сибирские холода. Не знаю, что именно произошло, но ты чувствовала, как сам факт твоего существования обедняет скрытую в тебе «залежь драгоценной породы» – потому что она совершенно никому не нужна, и никто в мире даже не знает, что можно попросить ее у тебя… Три или четыре таких предложения ты написала, а потом вдруг выдумала мне название, название для минерала, которым я являюсь. И стоило тебе дотронуться до него, как этот минерал стремительно начал менять свой цвет, температуру, плотность, молекулярное строение, сделавшись из низкого благородным. Что еще тут добавить.

Ты пишешь – если бы не уверенность в том, что я в конце концов осмелюсь полностью открыться тебе, ты бы давно со мной порвала. Знаю, но в глубине души опасаюсь, что твой план не увенчается успехом. Я отчаянно хочу тебе помочь, но не могу. Пойми, я лишен возможности тебе помочь – по закону, по моему идиотскому кодексу. Что-то бессильное есть в той чистой белой точке в самом центре бытия, там лежит какой-то мертвец. Мне же, беспомощному свидетелю, остается лишь наблюдать за твоими героическими попытками воскресить его, молясь, чтобы ты не опустила руки.

17.7

Всего лишь записка на столике в кафе. Главным образом мне доставляет удовольствие отправить тебе что-нибудь из Тель-Авива. У меня сегодня было здесь кое-какое дельце, на севере, в районе театра Бейт-Лесин. Я закончил рано и, вместо того, чтобы сразу вернуться домой, погулял немного, думая, как здорово было бы, очутись ты здесь со мной.

Ничего особо дерзкого… Просто прогуляться с тобой за руку, посидеть в кафе. Я даже заказал две чашки черного кофе.

Хорошо побыть с тобой вот так, не спеша. Иногда ты жалуешься, что я слишком тороплю тебя, будто нам с тобой нужно как можно быстрее достигнуть какой-то цели («твой курок всегда взведен, всегда в боевой готовности»).

Яблочный пирог? Со взбитыми сливками, и к дьяволу диету? Ладно, одна тарелка и две вилки. Официантка улыбается, люди смотрят – ну и пусть. Ты кладешь свою руку на мою, и мы болтаем о том о сем. Ты приподнимаешь подол платья, демонстрируя мне под столом туфли, и спрашиваешь: не купить ли еще пару таких же, спортивных, но ярко-оранжевых. «Хочу разориться на туфли», – говоришь ты. А я пожираю глазами твои длинные белые ноги и отвечаю: «Почему бы и нет, тебе пойдет, разрешишь мне за них заплатить?» Ты улыбаешься мне и спрашиваешь, по-прежнему ли меня раздражают твои очки. И я крайне внимательно разглядываю их, минутку —

(Сердце мое сгорает дотла, когда я вижу, какая западня поджидает меня на твоем лице – между этими очками и губами. И все-таки они слишком большие и строгие…) Ты позволяешь мне нести чушь, поглаживая мою руку. Я прошу тебя, а ты отвечаешь «нет», я снова прошу, а ты отвечаешь, что ты уже дважды рассказывала. «Рассказывала что?» – лукаво улыбаюсь я. Ты вздыхаешь и в третий раз пересказываешь историю о том, как тебе удалось разыскать китаянку, с которой ты познакомилась много лет назад в университете, и как она помогла тебе найти адрес той газеты в Шанхае. Я гляжу на тебя и ловлю с твоих красивых губ каждое слово. Как же мне не пришла в голову эта идея. Я сам должен был это придумать.

«Разве не прекрасно, – объясняешь ты, – что только мы вдвоем из целого миллиарда израильтян будем получать раз в неделю эту газету». И я беззвучно, одними губами, цитирую тебя: «ведь утверждение о «четырех миллиардах китайцев» тоже требует доскональной проверки». И мы оба смеемся над нашими китайскими версиями, над Мири-ам и Я-иром.

Послушай: только что тут в кафе маленькая девочка попросила отца, чтобы он озвучил ей свой самый низкий голос. Он издал что-то вроде: «Бэ-э-э» – громко, как бык. И тут же со всех сторон тихонько послышались похожие голоса мужчин, решивших опробовать свои голоса…

Ну и я туда же, как ты можешь догадаться.

– Ты, верно, знаешь, как называются эти деревья с красными цветами?

– Скажи, в честь кого назван театр Бейт-Лесин?

– Сперва ты расскажи, как вы с Анной в юности играли на пианино.

– Но ведь об этом я тоже уже рассказывала.

– Ну, что тебе стоит повторить.

– Я и правда вдруг позабыла, рассказывала ли я уже о поездках в Хайфу, в нотный магазин Байера на улице Герцля, в Бейт а-Кранот?

(Рассказывала, но я молчу.)

– Но ведь я точно писала тебе о великолепном сборнике нот, который там купила. С «Экспромтом» Шопена и «Военным маршем» Шуберта. Только не помню, что я играла – саму мелодию или аккомпанемент. Но хватит, довольно, все это я уже рассказывала!

– Да, но ни разу не рассказывала в Тель-Авиве, в этом сиреневом платье (с плотно облегающей и прозрачной верхней частью и – держи меня – воланом внизу!) А еще мне так нравится слышать, как ты произносишь «мусика» ^[17], я-то до тебя всегда говорил «музика».

– Правда? А я и не обращала внимания.

– Ты, наверное, говоришь «Парис» или «фисика»

(У меня все записано!)

– Ой, Яир, ты и не представляешь, я сейчас говорю что-то очень «фисическое»…

Или вдруг случайно мимо пройдет Анна в одной из своих умопомрачительных соломенных шляпок, и мы пригласим ее посидеть с нами. Она сядет, с трудом доставая ногами до пола, бесцеремонно переводя взгляд с тебя на меня, и все поймет. Без единого слова ей станет понятно все, что нужно. Я почувствую, что меня принимают в какую-то маленькую ложу для самых избранных. И, возможно, я даже не побоюсь сделать ее соучастницей нашей тайны, потому что на Анну, как ты постоянно повторяешь, можно положиться (только все равно пока что ничего ей не рассказывай).

Я завидую, что у тебя такая подруга. Закадычная подруга.

Я? У меня? Такой друг, как у тебя – Анна? Если бы. Скажем, есть всякие исполняющие обязанности – из армии, с работы. Из всех них, вместе взятых, может, и можно собрать что-то наподобие.

Когда-то был друг. Был. А жаль.

(Какое солнце, Мириам, какое дивное солнце. Я зажмуриваюсь, сидя к нему лицом, и пытаюсь увидеть тебя.)

19.7

Письмо все еще не пришло. По дороге домой я снова заглянул в почтовый ящик – письма не было. Не знаю, что со мной сегодня. С утра бегал без остановки. Как будто какая-то часть меня, какой-то орган бродит сам по себе по свету, и мне неизвестно, что с ним творится.

На дворе ночь, а я бодрствую. Вот уже несколько недель я наслаждаюсь легкой бессонницей. Майя купила мне снотворное, я выбрасываю его в унитаз и уверяю, что на меня ничего не действует. Хочу спать. Хочу не спать. Как ты однажды сказала: ночь – это время наших с тобой встреч.

(Меня, кстати, спрашивают, почему мне не спится по ночам. И что же я все время пишу. Я придумал объяснение, которое не слишком далеко от истины. Говорю, что пытаюсь впервые в жизни написать рассказ.)