Сага о стрессе. Откуда берется стресс и как его победить? - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Чирков cтр.№ 63

Вот она, разгадка различной продолжительности жизни у животных (повторим: человек тут является загадочным исключением). А отсюда следует и важный для дальнейшего вывод: каждый шаг, каждое движение должны, если прав Рубнер, укорачивать нашу жизнь, ибо все это ведет к дополнительным растратам бесценного, данного нам от рождения раз и навсегда энергетического «наследства».

Рубнеровское «энергетическое правило поверхности» невольно заставляет вспомнить роман Оноре де Бальзака (1799–1850) «Шагреневая кожа» и его героя – поэта Рафаэля де Валантена. Чем больше он порывался осуществить свои желания, тем сильнее сжималась шагреневая кожа…

Профессор Аршавский знал теорию Рубнера со студенческих лет. Восхищался ею, как и другие физиологи, верил в ее непогрешимость, пока… пока собственный научный опыт не заставил его усомниться.

«Сорок лет назад, – вспоминал Аршавский (в беседе, она состоялась в 1978 году, с журналисткой), – когда наша лаборатория занялась изучением индивидуального развития организма, мы тоже оказались в плену теории Рубнера. Как и прочие ее сторонники, мы были твердо убеждены: чем меньше животное, тем больше энергии ему приходится затрачивать, чтобы поддержать постоянную температуру тела. А значит, тем быстрее расходует оно одинаковый для всех млекопитающих энергетический запас и, следовательно, тем короче его жизнь.

А потом обратили внимание на несоответствия. Вот, к примеру, довольно близкие родственники – заяц и кролик. И по величине, и по весу они одинаковы. А значит, энергетические затраты и продолжительность жизни у них тоже должны совпадать.

Увы! Проворный и бойкий заяц гораздо активнее тратит энергию. Спасаясь от хищников, он мчится со скоростью поезда, в то время как кролик, попав в критическую ситуацию, прячется в норе. Выходит, заяц должен быстрее истратить свой энергетический лимит? Как бы не так! Кролик живет от 4 до 5 лет, а заяц – 10–12. В два-три раза дольше своего расчетливого собрата.

Или еще пара – крыса и белка. Опять одинаковые размеры и разная продолжительность жизни. Крыса живет 2,5–3 года, а белка – 10–15 лет. И таких пар наберется немало: корова и лошадь, летучая мышь и полевка, бурундук и крот, летающие и нелетающие птицы, дикий кабан и домашняя свинья и так далее и так далее…»

Аршавский рассказывал далее, как постепенно из приверженца рубнеровской теории, он сделался ее противником. Как все боле и более убеждался экспериментально, что стрессовый (иначе его и не назовешь) ритм жизни многих животных – заяц, белка, лошадь, дикий кабан… – на удивление! – не укорачивал, а удлинял их суматошную жизнь.

Не сразу открывалась научному взору Аршавского другая, отличная от рубнеровской, закономерность. Однако все очевиднее становилась мысль о том, что мышечный физиологический стресс крайне благотворен для живого организма. Что в движении мышц таится глубокий смысл.

«В конце концов, – продолжал Аршавский в разговоре с журналисткой, – мы выявили другую закономерность: жизнь организма, его рост и развитие зависят от двигательной активности. Прямо противоположное тому, что утверждает Рубнер! Ведь из его правила следует, что всякое движение – неизбежное зло, ибо истощает «жизненную копилку». А наши многолетние исследования показали, что движение связано не только с распадом органических соединений, образующих ткани, но и с восстановительными процессами.

Ибо благодаря движению организм восстанавливает израсходованную энергию. Да еще как! Старается не просто добрать недостающее, возвратиться к исходному состоянию, а обязательно накопить больше, чем израсходовал. Не растрачивает, а как бы приумножает энергетический резерв и тем самым увеличивает продолжительность жизни. В политэкономии такой процесс называют расширенным воспроизводством, а у нас – индукцией избыточного анаболизма…»

Мы незаметно начали обсуждать важнейшую из тем – продолжительность человеческой жизни: сколько живет человек, что ему отпущено природой, нельзя ли эти сроки увеличить? И тут нам не обойтись без знакомства с человеком, которого можно считать отцом геронтологии. Его имя Кристоф Вильгельм Гуфеланд.