Слепой секундант - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Плещеева cтр.№ 34

Фофаня дочитал письмо до того места, где было условное слово для Мельникова сына.

— Стало быть, дяденька, поедешь в театр! — сказал Андрей.

— Ваша милость, Андрей Ильич, — подал голос Фофаня, — а нельзя ли и мне туда? В театр?

— Тебе только на «Недоросля», в Деревянный. Жаль, сказывали, Шумский ушел со сцены. Когда справимся с нашим делом, сходишь с ним, дяденька, в партер…

Еремею с Тимошкой повезло — они не просто встретили выходящего из театра музыканта по прозванию Мельник, но этот музыкант еще и был в зюзю пьян.

— Давай-ка мы тебя к батюшке отвезем, — предложил Еремей. — Где батюшка стоит?

— На Вась… с-с-с-си…

— В которой линии? — спросил догадливый Еремей.

— Ва-ва-фа…

— Во второй, стало быть. Полезай, горемыка, в возок. И я с тобой сяду.

Время было позднее. Но Васильевский остров — не так уж далек от театра, коли ехать напрямик по невскому льду. Тимошка поглядел, как спускаются на Неву другие запряжки, и преспокойно доставил возок к искомой линии. Там он спросил поздних прохожих, где стоит Иван Мельник, и услыхал: у вдовы Арсеньевой, за Большой першпективой сразу по правую руку.

В дом впускать не хотели. Какой-то старик кричал из-за запертой двери, что свои все дома, а чужие пусть убираются. Еремей пригрозил, что позовет десятских — вон они недавно прошли дозором, а дело, по которому нужны хозяева, архиважное. Кричал он громко, и незримый старичок, чтобы наутро соседи не учинили допроса и не распустили сплетен, дверь отворил.

Еремей держал наготове в охапке пьяного музыканта и вместе с ним ввалился в сени. Старичок выругался и поневоле впустил в комнату.

Там горела на столе большая сальная свеча, и, пристроившись к ней поближе, трудились двое. Стол они поделили пополам: на одной половине женщина разложила попарно нуждавшиеся в штопке чулки, на другой мужчина — разной величины дощечки. Он прилаживал их друг к дружке, подрезая ножом лишнее. Еремею не нужно было объяснять, чем занят мужчина, — он сразу узнал составные части будущих пасочниц. Близилась Масленица, за ней — Великий пост, а к концу поста деревянная пасочница на Пасху — ходовой товар.

— Какого черта вы его сюда притащили?! — спросил мужчина. — Где пил — туда пусть и убирается! Чадушко!

— Велено передать, что господин Акиньшин к хорошей невесте посватался, — ответил Еремей.

— Вон оно что. Ну…

— Иван Перфильевич! — закричала женщина. — Мало мне было твоей простреленной ноги?! А ты, варнак, мазурик, уходи! Да и Савку с собой забирай!

Но Мельник уже поднялся из-за стола. Он казался из той породы невысоких, широкогрудых и поджарых мужичков, которых никакая хворь не берет и никакой кулак наземь не валит.

Темное лицо, все в морщинах, не позволяло точно определить возраст: таким оно могло стать и в сорок лет.

— Молчи, Груня, — сказал Мельник. — Я вперед деньги взял. Отработаю — а больше наниматься не стану. Посватался, стало быть? Ну так взял бы в приданое хоть малую деревеньку.

— Так, — одобрил Еремей. — Надо бы тебе, Иван Перфильевич, с барином моим потолковать. Могу его завтра сюда доставить. А хочешь — к нам в гости. Разносолов не будет, а щи с мясом, пока Масленица не настала, обещаю.

Поскольку стоять в обнимку с музыкантом было обременительно, Еремей осторожно усадил его на пол.

— За щи с мясом?.. — возмутилась Груня. — Да Иван Перфильевич! Да мало ли мы лекарю заплатили?!

Бывший полицейский почесал в затылке:

— Хоть я деньги вперед взял, так то — от господина Акиньшина. А от вас желательно задаточек… — и показал взором на Груню.

— Задаточек дадим, — твердо сказал Еремей.

У него были свои деньги, прикопленные невесть зачем — ведь все его расходы оплачивал Андрей. «Свои» дядька частично носил при себе — должно быть, для верного мужского самочувствия: я не голота подзаборная, я при деньгах. Так что он полез в кошель и набрал рубль серебром — сумму такую, что Груне и возразить оказалось нечего: за эти деньги можно было взять на торгу половину хорошей телячьей туши или полпуда коровьего масла, а она, женщина небогатая, денежное вознаграждение соизмеряла главным образом с провиантом.

Мельник со вздохом собрал свои дощечки, аккуратно уложил их в корзину, огладил двумя руками седоватые волосы, собранные в жидкую косицу, вдел в рукава накинутый на плечи кафтан и пошел в сени — обуваться. Он заметно прихрамывал. Потом, уже в коротковатом буром тулупчике и валяных сапогах, вспомнил о сыне.

Сын сидел на полу, прислонившись к стене, и спал с разинутым ртом.

— А Савку забирай, — потребовал Мельник. — Мне он такой не нужен.

— Куды ж мне его девать? — удивленно спросил Еремей.

— К сожительнице вези.

— Это где?

— А черт ее знает… Для чего вы его из театра забрали? Она бы туда за ним пришла и увела. Как же быть-то? Груня, ежели он тут останется, такой крик подымет…

Еремей сообразил — Груня моложе по меньшей мере лет на двадцать, и терять такую подругу Мельнику неохота.

Пьяного Савку вынесли, погрузили в возок и доставили обратно к театру. Там уже погасли окна, но Мельник объяснил, что у черного входа бодрствует сторож, и ежели направить Савку к нему — не даст пропасть, уложит на полу у остывающей печки.

— Говорил я покойнице — мало ли что на дудке лучше всех играет, нешто это ремесло? А она — нет и нет, к князю или графу в оркестр наймется! Учителя ему сыскала. И вот! Споили! — кратко объяснил Мельник.

Савку растолкали, поставили рожей к калитке, дали пинка под зад и убедились, что он ухватился за верх калитки. Теперь можно было удирать.

* * *

Андрееву стрельбу услышали издалека.

— Что там за баталия? — спросил Мельник.

— Барин наш забавляется.

Мельник не ожидал увидеть ночью стрелка с черной повязкой на глазах, но мысль о стрельбе на звук ему понравилась, и он рассказан несколько случаев, когда сам палил во мрак на скрип половицы и на случайный чих преступника. Потом речь зашла о прощальном письма Акиньшина.

— Чуяло мое сердце — пропал, — сказал Мельник. — Хороший был человек, царствие ему небесное. Только всюду норовил сам пойти, присмотреть. Говорил я ему: сударь, заметят, выследят…

— Что за богадельня у Волкова поля? — спросил Андрей. — Я про такую не знал.

— Это беспоповцев богадельня, — объяснил Мельник. — Зовутся федосеевцами, а вообще у них много всяких толков. Когда я в полиции служил, мы за беспоповцами присматривали. Я чай, ваша милость слыхали про пугачевщину? Так боялись, что московские беспоповцы на сторону бунтовщиков перейдут, — вроде бы Пугачев обещал их всякими запретами и поборами не допекать. Так что у них на той окраине, у Черной речки, сперва свое кладбище появилось, а потом стало оно обрастать строениями. Свою моленную поставили — иконостас в семь рядов, служба каждый день. И вот теперь богадельня, иждивением купца Косцова. Купец первой гильдии, именитый, и как-то он понравился князю Куракину, а свой человек при дворе — не шутка. Их, федосеевцев, уже не так прижимают, как бы надобно.