Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 33

Тем не менее государыня попробовала взять ситуацию под контроль, учредив посты двух обер-гофмейстеров и полностью разгрузив X. В. Миниха от каких-либо обязанностей, кроме педагогических. 3 мая барон был официально освобожден от руководства гоф-интендантскими конторами (фактически ими уже с 10 марта управлял шеф Канцелярии от строений В. В. Фермор). Параллельно канцлер сочинял инструкцию для официальных воспитателей — Василия Никитича Репнина и Марии Симоновны Чоглоковой. Кстати, Чоглокову, урожденную Гендрикову, служившую цесаревне фрейлиной, прочили в гофмейстерины великой княгини за полгода до этого. Однако Елизавета сочла Екатерину достаточно взрослой и не нуждающейся в присмотре, а потому после отставки 30 сентября 1745 года М. А. Румянцевой другой гувернантки у нее не появилось.

Десятого мая 1746 года канцлер поднес императрице проекты инструкции для Репнина и обращения к Брюммеру и Берхгольцу, намекавшего на необходимость их ухода по собственному желанию. 11 мая подоспели «статьи» для Чоглоковой. Все три текста свидетельствуют о стремлении императрицы осуществить кадровую рокировку плавно и поэтапно, а кроме того, обнаруживают ее причину — семейные распри, вызванные недовольством великой княгини политическими симпатиями мужа.

Третий документ обязывал Чоглокову приложить «крайнейшее старание… дражайшее доброе согласие и искреннейшую любовь и брачную поверенность между обоими Императорскими Высочествами… неотменно соблюдать, наималейшей холодности или недоразумению приятным советом и приветствием… предупреждать и препятствовать… чтоб Ея Императорское Высочество с своим супругом всегда с… добрым и приветливым поступком… угождением… уступлением, любовию, приятностию и горячестию обходилась и… все случаи к некоторой холодности и оскорблению избегать». В пункте четвертом авторы деликатно обозначили источник семейной драмы: «Ея Императорское Высочество… наиразумнейше учинит, когда в здешния государственныя или голштинскаго правления дела и до того касающееся мешаться или комиссии и заступления на себя снимать, наименьше же в публичных и партикулярных делах противную сторону против своего супруга принимать не станет…» Репнину также вскользь порекомендовали беречь супругов от ссор и обременили иной важной задачей — отучить великого князя от забав с лакеями и ребячества, привить охоту к систематическому образованию и полезным занятиям.

Про лакеев разработчик инструкции завел речь не напрасно. Один из них давно и упорно травил душу Петру Федоровичу сказками о славном шведском королевстве и разговорами об утраченном им шансе самому возглавить этот «земной рай», о коварстве и грубости русских, корыстных и бессовестных придворных императрицы и т. д. Камердинер Густав Румберх, в прошлом солдат Карла XII, спустя 30 лет отомстил-таки России за горечь поражения при Полтаве, нанеся удар в уязвимое место — престолонаследник и без того был морально раздавлен раздорами с собственной женой.

Только 23 мая 1746 года Елизавета Петровна узнала о жалобах великого князя: «Да, когда бы шведы меня к себе наперед взяли, то б я болшее водность себе имел!» Кто внушил эти мысли Петру Федоровичу, доносчик не уточнил, но императрица сообразила: это был кто-то из слуг. Немедленно последовало высочайшее распоряжение об аресте и высылке из столицы всех любимчиков великого князя. Пострадали камер-лакей Андрей Чернышев, лакеи Александр Долгой, Григорий Леонтьев, Алексей и Петр Чернышевы — их разослали обер-офицерами по провинциальным гарнизонам. Румберха, заподозренного в первую очередь, отвезли в Москву и в конторе Тайной канцелярии выведали правду.

Вечером 23 мая Бестужев представил Репнина Петру Федоровичу, после чего генерал и великий князь посетили кадетский корпус на Васильевском острове. А государыня тем временем отлучилась в Красное Село и Петергоф, чтобы поразмышлять на свежем воздухе о создавшейся ситуации. Вернулась 25 мая явно не в духе. Недаром Христиан Вильгельм Миних на следующее утро предпочел покинуть квартиру в Летнем дворце, куда двор перебрался в апреле из Зимнего, и на недельку уединиться в своей наемной, городской, в особняке У. Сенявина в 1-й линии Васильевского острова. Похоже, аллеи и фонтаны Петергофа и охотничьи угодья Красного Села не помогли императрице найти решение, и это один из тех редких случаев, когда Елизавета оказалась не в силах рассчитать оптимальный вариант.

В день возвращения царицы Екатерина познакомилась со своей наставницей. Наутро Чоглокова с вещами разместилась в отведенных ей покоях.

Еще сутки государыня мучилась поиском средства, способного залечить рану, нанесенную великому князю супругой и шведофилами. Днем 26 мая она осознала тщетность всех попыток, после чего сорвалась — пришла к Екатерине и, не особенно церемонясь, отчитала ее за третирование мужа, эгоистичность, мстительность, жестокость. Гнев обычно уравновешенной тетушки произвел на великую княгиню угнетающее впечатление. Поняв, что навсегда потеряла высочайшее расположение, она в первом порыве чуть не покончила с собой. Хорошо, что вовремя подоспевшая камер-юнгфера Татьяна Константиновна Скороходова отняла у Екатерины нож…

Лето 1746 года — самый трудный период в жизни великой княгини. Екатерина в одночасье превратилась из любимицы императрицы в поднадзорного изгоя. Чоглокова не сводила с подопечной глаз, дабы та, не дай бог, еще как-нибудь не обидела ранимого супруга. По примеру царицы дистанцировался от немецкой принцессы и двор. О примирении с мужем не было и речи. Великая княгиня оказалась бы в полной изоляции, если бы не Миних. Обер-гофмейстер императрицы прежнюю миссию не прервал — наоборот, опала подопечной способствовала ее осуществлению. Ведь до мая 1746 года Екатерина отвлекалась на чтение серьезной литературы урывками, между балами, маскарадами, куртагами, выездами на охоту, прогулками верхом, официальными и приватными визитами, общением с подружками, особенно с закадычной — камер-фрейлиной Екатериной Дмитриевной Кантемир. За полгода она лишь изредка брала в руки перо, чтобы черкнуть строчку-другую матери в Цербст (обыкновенно за нее это делал усидчивый Миних). Месяца за два до рокового майского дня наставник хитростью заставил ветреницу познакомиться с творчеством Вольтера, всучив лист, присланный из Германии, — копию письма философа Луизе Ульрике, шведской кронпринцессе, супруге любимого дяди Адольфа Фридриха. Стиль европейской знаменитости Екатерине понравился. «Оное весьма изрядно писано…

Я Вашу Светлость нижайше прошу присылкою его сочиненных книг поспешить», — обратилась она к матери 22 марта 1746 года.

Судя по всему, томики Вольтера подоспели как раз вовремя, летом 1746 года, и затворница поневоле засела за чтение, потихоньку втянулась и уже «не могла от них оторваться». Потом — наверняка по совету барона Миниха — взяла в руки и другие книги: письма маркизы де Севинье, «два огромных тома Барониуса… «Дух законов» Монтескье… «Анналы» Тацита», труды иных ученых мужей разных эпох. Так Екатерина Алексеевна пережила — правда, в более мягкой форме — то же, что и Елизавета Петровна двадцатью годами ранее. Как и дочери Петра, принцессе из Ангальт-Цербста положение отверженной пошло на пользу. Когда через 12 лет, весной 1758-го, опала закончилась, великая княгиня уже была той, какой описала себя в мемуарах: расчетливой, амбициозной, мечтающей о российском престоле .