Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 31

Между тем гарантии, что близкий родственник никогда не примет «греческой» веры и не снимет герцогскую корону, отсутствовали. В итоге его тетушка оказывалась в нестабильном положении: совершив простой религиозный обряд и отказавшись от герцогского титула, он мог лишить императрицу легитимности и поставить перед жестким выбором — либо отречение, либо превращение в узурпаторшу. Елизавета поспешила заблокировать подобное развитие событий, опираясь на нормативный акт отца — брачный договор 1724 года, позволявший российскому монарху назначить наследником русского трона любого сына цесаревны Анны Петровны и гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха. Ясно, что вступление в силу международного трактата мгновенно сводило на нет потенциальную опасность завещания Екатерины I. Посему нет ничего удивительного, что в конце 1741 года премьер-майор Н. А. Корф помчался с высочайшим вызовом в Киль.

В Голштинии условия трактата исполнили без возражений, невзирая на то, что отправляли в далекую Россию единственного ребенка почившей княжеской четы, с 1739 года владетельного герцога Гольштейн-Готторпа, опекаемого регентом, любекским епископом Адольфом Фридрихом. Воспитатели Карла Петера Ульриха — обер-гофмейстер Брюммер и обер-камергер Берхгольц — быстро собрали отрока в путь и 5 февраля 1742 года прибыли с ним в Санкт-Петербург. Таким образом, брачный контракт сестры, заработав, избавил Елизавету Петровну от сюрпризов в вопросе о преемнике. Вот только, судя по всему, личное знакомство с племянником разочаровало государыню, ибо он мало соответствовал званию будущего российского императора. Но вновь выручил тот же договор, в котором срок провозглашения наследником выписанного из Германии внука Петра I не конкретизировался. Елизавета могла постоянно оттягивать торжественный момент и, дождавшись удобного случая, уклониться от никому не нужной церемонии, тем более что с поиском иных претендентов на роль преемника затруднений не было — родственников у царицы имелось много, от младенцев брауншвейгского семейства до двоюродных братьев и сестер по материнской линии…

Пауза затянулась на полгода и была внезапно прервана курьером из Стокгольма, привезшим весть, что 26 октября 1742 года шведский сейм избрал герцога Гольштейн-Готторпского кронпринцем Швеции. Канцлер Гилленбург надеялся, что в России оценят шведскую инициативу и согласятся вернуть Финляндию, оккупированную в ходе летней кампании 1742 года. Однако он ошибся. Елизавета Петровна отпустила бы в Стокгольм племянника, если бы его избрали королем, а не кронпринцем. Наследникам престолов по «тестаменту» не запрещалось претендовать на русский венец, то есть отъезд Карла Петера Ульриха в Швецию мог представлять для Елизаветы Петровны огромную опасность, учитывая, что в Стокгольме тогда доминировало французское влияние, априори антироссийское. Французы, воевавшие в ту пору с австрийцами и стремившиеся изолировать Австрию от России, разумеется, постарались бы завладеть умом и сердцем юного и капризного кронпринца, а затем при необходимости убедили бы его сменить веру и помериться силами с теткой.

Дочь Петра Великого, понимая это, в сентябре 1742 года выдвинула другого кандидата в шведские кронпринцы — родного дядю герцога Голштинского по отцу Адольфа Фридриха, о чем, правда, Стокгольм был уведомлен с существенным опозданием. В результате фальстарт шведского риксдага вынудил русскую императрицу играть на опережение. Похоже, ситуация в столице Швеции внимательно отслеживалась русскими агентами. Стоило депутатам окончательно настроиться на одобрение сенсационного вердикта, как шведский капитан Дрентель поскакал к русской границе и 4 ноября достиг московских окраин. Важное сообщение, полученное царицей, не оставляло ей выбора. Герцог Гольштейн-Готторпский конечно же принял бы предложение шведов, а посему Елизавета Петровна поторопилась завершить начатое год назад. 7 ноября 1742 года в церкви Зимнего дворца на Яузе немецкого гостя объявили русским великим князем, затем окрестили по православному обряду и нарекли Петром Федоровичем. Только через неделю французский капитан де Меллиер добрался до Москвы с первым известием об избрании кронпринца.

Осень 1742 года предопределила воцарение в 1761-м Петра III — бездарного политика, неплохого инженера, имевшего мягкий нрав, но подчас капризно-упрямого. Государыня, сознававшая, чем подобное сочетание чревато для России, попробовала исправить положение. Академику Якобу Штелину она доверила привить молодому великому князю увлечение историей, а с ее помощью пробудить интерес к политике. Обуздать характер племянника тетушка рассчитывала посредством крепкой дружбы или влюбленности. В течение 1743 года императрица со Штелином при содействии Брюммера и Берхгольца пыталась добиться успеха. Но, увы, уроками истории Петр Федорович тяготился, как и прежде, не завел ни дружбы, ни серьезной сердечной привязанности. Елизавете Петровне поневоле пришлось прибегнуть к крайней мере — женить великого князя .

Критерий отбора невесты в сложившейся ситуации был один: девушка должна нравиться жениху; от этого зависели и гармоничность семейной жизни, и, как следствие, сглаживание человеческих недостатков великого князя. Ни о каких политических расчетах в данных обстоятельствах речь идти не могла. Как бы ни расхваливали императрице достоинства претенденток (канцлер Бестужев-Рюмин — саксонской принцессы, а обер-гофмейстер Брюммер и лейб-медик Лесток — ангальт-цербстской), ее прежде всего интересовало мнение самого великого князя. Очевидно, тот на прямой вопрос тетушки назвал имя Софии Фредерики Августы Ангальт-Цербстской, с которой познакомился летом 1739 или 1740 года. Бойкая и непоседливая Фике, как называли ее домашние, по-видимому, произвела впечатление на юного принца. Он не только запомнил «кузину», но и пожелал встретиться с ней вновь. Елизавета Петровна отнеслась к желанию племянника с пониманием и велела Брюммеру послать в Цербст, жене и дочери князя Христиана Августа, приглашение приехать в Россию.

В середине декабря 1743 года курьер покинул Санкт-Петербург, а уже вечером 9 февраля 1744-го в Головинском дворце в Москве состоялись смотрины принцессы. Если до того сомнения и посещали Петра Федоровича, то повторное знакомство их быстро рассеяло. Пятнадцатилетняя Фике его очаровала, а он, в свою очередь, покорил сердце девушки. Императрице тоже приглянулась немецкая гостья — внешностью, живостью натуры, целеустремленностью. Государыню смутил лишь слишком узкий круг интересов юной особы, ограничивавшийся любовными пересудами, драгоценными побрякушками, танцами до упаду да разными забавами, что было обычно для барышни той эпохи, но недостаточно для будущей великой княгини, особенно если учесть, что от нее ждали благотворного влияния на жениха. Увы, будущая Екатерина Великая в 1744 году нисколько не напоминала ту расчетливую, амбициозную девицу (точь-в-точь Елизавету Петровну образца 1725 года), какой она предстает в своих знаменитых мемуарах.

И российские, и иностранные документы первых полутора лет проживания в России принцессы Фике рисуют прямо противоположный облик: легкомысленной прожигательницы жизни, хотя и не лишенной политических убеждений, которые, как легко догадаться, совпадали с политическими пристрастиями ее матушки Иоганны Елизаветы и матушкиных друзей Брюммера, Берхгольца, Лестока, Мардефельда. Это и немудрено, ведь Фике любила «нежно родственников своих, в особенности наследного принца шведского» Адольфа Фридриха, недавнего опекуна Петра Федоровича. Ради его интересов она не побоялась бы сцепиться с самим Бестужевым.