Людовик IX Святой - читать онлайн книгу. Автор: Жак Ле Гофф cтр.№ 52

Во всяком случае, если Людовик IX знал (а он наверняка знал), какую угрозу представляли для святых мест тюрки-хорезмийцы, изгнанные из Месопотамии монголами, силы которых египетский султан обратил против христиан, то о разорении тюрками Иерусалима 23 августа 1244 года и о катастрофическом поражении, которое 17 октября потерпели франки и их мусульманские (сирийские) союзники от египетского войска, усиленного хорезмийцами в Ла Форби близ Газы, он узнал с большим запозданием. Решение стать крестоносцем Людовик Святой принял прежде, чем получил известие об этих драматических событиях. Выбор короля был продиктован не этим — на то была его воля.

Король, Папа и император

Между тем серьезный конфликт, потрясавший христианский мир в XI–XIV веках, вспыхнул с новой силой. Борьба, которую вели между собой главы средневекового мира, Папа Римский и император, коснулась и французского короля. По отношению к этим двум верховным властям позиция Людовика была неизменной и ровной. Являясь отныне монархом самого могущественного в христианском мире королевства, король Франции имел средства для такой политики. Суть заключалась в том, чтобы воздавать каждому, конечно с его точки зрения, по заслугам: Папе — сыновние почтение и покорность в духовной сфере; императору — формальные, куртуазные признания его символического превосходства. Но обоим король Франции запретил любое вмешательство в светские дела, входившие в его компетенцию, и заставил уважать автономию своей светской власти. По отношению к мятежному Фридриху II, который в начале века, в отличие от Иннокентия III, игнорировал то, что король Франции «не признает, чтобы кто-то, кроме него, управлял в его королевстве», Людовик соблюдал уважительный нейтралитет, но, как и по отношению к Папе Римскому, он знал, когда следует проявлять твердость, а когда — почтительность. Такими, полагал он, должны быть добрые отношения между христианскими государями ^[234].

Мы уже знаем, что Людовик IX позволил французским рыцарям сражаться в Ломбардии в войсках императора и что он отказался от германской короны, предложенной Папой его брату Роберту I Артуа. Но 3 мая 1241 года пизанцы, флот которых находился на службе у императора, разгромили генуэзские корабли с большим числом находившихся на них прелатов, направлявшихся на созванный Григорием IX Собор, и высший церковный клир очутился в плену у Фридриха II, а среди них и французы, причем высокого сана: архиепископы Оша, Бордо и Руана, епископы Агда, Каркассонна и Нима, аббаты Сито, Клерво, Клюни, Фекана и Ла-Мерси-Дьё. Узнав об этом, Людовик, который за несколько месяцев до того имел встречу с Фридрихом II в Вокулёре и питал надежду на его благосклонность, отправил аббата Корби и одного из рыцарей своего дома Жерве д’Эскренна ходатайствовать за французов перед императором. Но, как доносит Гийом из Нанжи, Фридрих II, который до этого просил короля Франции запретить прелатам принимать приглашение Папы и покидать пределы королевства, отправил пленников в неаполитанскую тюрьму и с вызовом ответил посланникам французского короля: «Да не удивит ваше королевское величество, что Кесарь доставляет неприятности тем, кто прибыл, чтобы доставить неприятности Кесарю». Ошеломленный Людовик отправил к Фридриху аббата Клюни, освобожденного вскоре после ареста, с таким посланием:

Это гордое заявление смутило Фридриха II, ибо хронист говорит: «Вняв словам посланий короля Людовика, император скрепя сердце и против воли отпустил прелатов его королевства, ибо побоялся прогневать его» ^[236].

Тем временем Людовик продолжал наводить порядок в своем королевстве. Для сохранения мира между христианскими государями он считал необходимым, чтобы ни один сеньор не мог быть одновременно вассалом двух королей, правящих в разных королевствах. В 1244 году он повелел сеньорам (особенно много их было в Нормандии) — своим вассалам и одновременно вассалам английского короля в землях за Ла-Маншем — выбрать одного из них. В ответ на это Генрих III лишил всех французских сеньоров их земель в Англии. Таким образом, Людовик Святой продемонстрировал, какой, по его мнению, должна быть феодальная монархия: государство, в котором вассалитет и принадлежность к королевству тесно взаимосвязаны, где сеньоры — вассалы и в то же время подданные короля.

Затем он приступил к налаживанию тесных связей между французской монархией и цистерцианским орденом, перед которым он так же благоговел, как и перед новыми нищенствующими орденами. Он решил с пышностью отправиться в Сито на генеральный капитул, собиравшийся осенью 1244 года, накануне дня святого Михаила. По своему обыкновению, он воспользовался этой поездкой, чтобы по пути следования посетить места паломничества, мощи и монастыри. Так, он остановился в церкви Марии Магдалины в Везле и монастыре Витто-ан-Оксуа. С ним была его мать, королева Бланка, в сопровождении двенадцати дам, получивших вместе с нею папскую привилегию доступа в цистерцианские монастыри, братья Роберт I Артуа и Альфонс де Пуатье, герцог Бургундский и еще шесть французских графов. Приблизившись к монастырю на расстояние пущенной стрелы, они пошли пешком, выказывая благоговение, и читали на пути в церковь молитвы. Из уважения к королю и его матери и понимая, что они устали с дороги, монахи предложили им откушать мяса, но только в доме герцога Бургундского, стоявшем за пределами монастыря. Было также дано согласие, чтобы женщины, получившие позволение Папы, вошли в монастырь при условии, что не останутся там на ночь. Самое главное, генеральный капитул постановил, чтобы во всех французских монастырях ордена возносились особые молитвы во здравие Людовика и его матери. Такие же молитвенные узы связывали короля с доминиканцами, францисканцами, премонстрантами и гранмонами. Эти узы должны были обеспечить вечное спасение короля и его матери. Но при всей его набожности, когда каждый жест благочестия есть в то же время и жест политический, средневековый король плел сеть, связывающую династии и монашеские ордены, крепя те спиритуальные и светские силы, посредством которых завязывались узы «искусственного» родства, а они в Средневековье почти столь же прочны, сколь и узы родства кровного.