Ярослав Мудрый - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 120

По завершении литигии князь устроил обед, на который пригласи митрополита и пресвитеров - «И праздновали празнество, как подобает; и многое от имения раза [Ярослав] нищим, и сирым, и вдовицам». По свидетельству Нестора, «пир велик» продолжался до «осьмого дня»; перед возвращением в стольный град Ярослав повелел «властелину града» (то есть Миронегу) давать «от даней» на содержание церкви «десятую часть» - иными словами, возложил на государство заботы по обеспечению церкви всем необходимым12.

Святость братьев отраженным светом падала и на самого Ярослава, свидетельствуя о божественном источнике его власти. «Род правых благословится, - переиначивал древнерусский книжник, автор «Сказания о Борисе и Глебе», слова Псалмопевца Давида, - и семя их в благословении будет» (ер.: Пс. 111: 2. «Род правых» (праведных) - это весь русский народ, сыны русские, но более всех, пожалуй, русские князья - родичи святых по крови и наследники их власти.

По свидетельству «Сказания о чудеса», описанные события происходили незадолго до смерти князя: «по сих же днях Ярослав преставился, пожив добро по смерти отца своего лет 38». Построена же им пятиглавая деревянная церковь простояла всего двадцать лет, после чего была заменена новой, одноглавой церковью, возведенной князем Изяславом Ярославичем и торжественно освященной 20 мая 1072 года: «…и по прошествии 20 лет церковь уже обветшала, и умысли Изяслав возграить церковь новую… в верх в один». Получается, что Ярославов храм был построен приблизительно в 1052 году13.

«Первая» канонизация святых, о которой сообщают памятники «борисоглебского цикла», но умалчивают летописи, носила, очевидно, местный характер: святые братья были прославлены лишь в пределах Киевской епархии, но не всей Руси (показательно, что источники не упоминают об участии в торжествах ни епископов, ни сыновей князя Ярослава Владимировича). И только в 1072 году, в присутствии митрополита Георгия, многих названных по имени русских епископов и игуменов, а также князей Изяслава, Святослава и Всеволода Ярославичей, княживших соответственно в Киеве, Чернигове и Переяславле, произошло торжественное освидетельствование святых мощей и их перенесение в новую церковь - иными словами, официальная канонизация первых русских святых, почитание которых уже в скором времени вышло далеко за пределы Руси и охватило соседние с Русью христианские страны*. [* В 1095 году частицы мощей святых братьев были перенесены в чешский Сазанекий монастырь. В 1125 году в их честь был освящен храм в Константинополе, а в начале XII1 века в Константинопольской Софии стоял их образ. Память святых в XII-XIII веках отмечалась также в болгарской, сербской и армянской церквях].

В течение долгого времени святых братьев почитали на Руси прежде всего как целителей, способных избавить страждущего от недуга. (Причем во времена Ярослава и даже позднее, до конца XI века, главным образом почитали, кажется, младшего из братьев-страстотерпцев, святого Глеба, святость которого проявилась еще на Смядыни14.) Надо думать, что князь Ярослав с особым вниманием отнесся к этому и чудесному дару. Из первых четырех человек, исцелившихся у гробниц святых, трое были хромцами: один имел ногу «Сухую и скорченную и не можаше на ней ходити»; второй едва ползал «С многим трудом»; у третьего вообще нога была отнята по колено - и все они по молитвам святых Бориса и Глеба сделались совершенно здоровыми. Но ведь и сам Ярослав был хром и с трудом передвигался, особенно в последние годы жизни, а потому молва о чудесных исцелениях (одно из которых происходило у него на глазах) не могла оставить его равнодушным. И даже перед самой своей смертью, будучи тяжело больным, князь Ярослав отправится в Вышгород - вполне вероятно, именно для того, чтобы помолиться о собственном здравии у гробниц своих святых братьев.

Мы не будем сейчас задаваться ненужным вопросом, в самом ли деле происходили в Вышгороде те удивительные и не подающиеся объяснению с рациональной точки зрения вещи, о которых рассказывается в анонимном «Сказании» и «Чтении. Нестора, или же - как это, вероятно, также случалось - исцеления были мнимыми и представляли собой не более чем ловкую инсценировку, мистификацию, долженствующую придать большую значимость происходящему. И дело даже не в кощунственности любых сомнений на этот счет; просто нам, по возможности, следует стремиться к тому, чтобы воспринимать события такими, какими выглядели они в глазах современников, в том числе и самого Ярослава. А для людей той эпохи подобных вопросов не существовало вовсе: недавние язычники, они ждали чуда, искренне верили в него - и, может быть, именно поэтому на и глазах происходили самые невероятные чудеса.

Но мог ли Ярослав искренне поверить в святость людей, которые приходились ему родными братьями, которых он близко знал при жизни и одного из которых (а именно Бориса) на протяжении нескольких лет рассматривал не иначе как своего политического противника и недоброжелателя? И на этот вопрос, вне всяких сомнений, мы должны дать утвердительный ответ. Уместно, пожалуй, вспомнить о том, что еще один близкий Ярославу человек (правда, не родич, а всего лишь свояк) - норвежский конунг Олав Харальдссон - был признан святым всего через год после смерти. Можно думать, что его канонизация в 1031 году в Тронхейме, о которой Ярослав был прекрасно осведомлен, повлияла на отношение князя к событиям, происходившим в Вышгороде. Лишь недавно ставшее христианским Русское государство жизненно нуждалось в собственных святых, собственных предстателях пред Богом - и Ярослав лучше кого бы то ни было понимал эту насущную потребность. Ибо святые, мученики, угодившие Богу и введенные Им в Царствие Небесное, возвышали свое отечество много больше, нежели победы, достигнутые на поле брани. И как Олав Святой стал вскоре небесным покровителем Норвегии, так и князьям-страстотерпцам Борису и Глебу предстояло стать небесными покровителями Русской земли. Пройдет немного времени, и автор «Похвалы святым» (читающейся в заключительной части анонимного «Сказания о страсти») будет прославлять их как радетелей и ходатаев за всю Русскую землю: «Воистину вы цесари цесарям и князья князьям, ибо вашей помощью и защитой князья наши всех противников побеждают и вашей помощью гордятся. Вы наше оружие, земли Русской защита и опора, мечи обоюдоострые, ими дерзость поганых низвергаем и дьявольские козни на земле попираем. Воистину… вы небесные люди и земные ангелы, столпы и опора земли нашей!»15

Сегодня нам нелегко понять, каким образом князья-страстотерпцы, безропотно принявшие смерть и отказавшиеся взять в руки оружие, могли стать небесными защитниками Руси, вдохновителями побед русских князей на поле брани. Но «этот парадокс, конечно, является выражением основной парадоксии христианства», - отмечал выдающийся исследователь древнерусской святости Г. П. Федотов16: Подвиг непротивления, готовность добровольно принять смерть есть, прежде всего, попрание смерти, подражание Христу, своей волей взошедшему на Крест. В сознании русских людей своей мученической кончиной святые братья искупали грехи всей Русской земли, еще недавно прозябавшей в язычестве («ОТЯ поношение от сынов русских», по выражению Нестора), - подобно тому, как некогда Спаситель искупил грехи всего человечества. И в этом, несомненно, было проявление силы, а не слабости, залог победы, а не поражения.

Впрочем, во времена Ярослава такое понимание подвига святых братьев еще далеко не утвердилось. Так, в княжеском семействе братья почитались прежде всего даже не как святые в христианском смысле этого слова, но как чтимые предки, достославные представители того единого княжеского рода, продолжателями которого ощущали себя Ярослав и его сыновья. Об этом, между прочим, свидетельствуют имена, которые в 40-50-е годы XI века получают внуки Ярослава Мудрого: среди них мы увидим и Глеба, и Романа, и Давыда (сынове» Святослава Ярославича), и еще одного Давыда (сына Игоря Ярославича), и Бориса (так звали сына Вячеслава Ярославича). Приблизительно в те же годы или несколько позже имена святых князей -страстотерпцев - словно соперничая в их почитании с Ярославом и Ярославичами - будет давать своим сыновьям и князь Всеслав Полоцкий, среди сыновей которого также имелись и Роман, и Борис, и Глеб, и Давыд. Но точно так же в те же 40-е и 50-е годы XI века два внука Ярослава Мудрого - соответственно сыновья Изяслава и Святослава - получат имена Ярополк и Олег - очевидно, в память о Ярополке и Олеге Святославичах, останки которых в 1044 году были перезахоронены в Киевской Десятинной церкви. Более того, в 1050 году еще один внук Ярослава, сын Изяслава Ярославича, получит имя Святополк - едва ли не в память об убийце князей Бориса и Глеба, но, конечно, не в напоминание о злодейской роли окаянного Святополка в драматических событиях 1015 года, а, вероятно, в подтверждение прав новорожденного сына Изяслава на Туров, в котором некогда княжил как раз Святополк, посаженный туда самим Владимиром, и где к 1050 году княжил Изяслав, посаженный туда Ярославом. При одном только церковном почитании святых Бориса и Глеба такое наречение внука Ярослава Мудрого, по-видимому, было бы невозможным17.