Ярослав Мудрый - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 131

Нельзя сказать, чтобы Изяслав разделял политические пристрастия своего отца. В качестве Киевского князя он будет проводить политику отличную от политики Ярослава - и мы уже отчасти говорили об этом, когда касались судьбы сподвижника Ярослава митрополита Иллариона. То же увидим мы и в Новгороде. Так, например, сразу же после смерти Ярослава Изяслав прекратит выплату новгородской дани варягам, установленной «мира для» еще легендарным Олегом и исправно выплачиваемой и Ярославом, и его сыном

Владимиром. Дань эта была, по-видимому, не слишком популярна в Новгороде, однако Ярослав, до конца своей жизни благоволивший варягам, неукоснительно соблюдал ее, как соблюдал и все другие обязательства, связывавшие его со скандинавским миром, несмотря на то, что роль варягов в политической жизни Руси к концу его княжения постепенно сошла на нет. (Неудачная для русских война с Византией в 1043 году стала последним событием русской истории, в котором варяги приняли участие в качестве самостоятельной политической силы.) В поспешности, с которой Изяслав отменил отцовское установление, наверное, можно увидеть его желание угодить новгородцам, но вместе с тем еще и его желание отстраниться от политического наследия отца. Об отношении нового киевского князя к соратникам и сподвижникам Ярослава свидетельствует, между прочим, и незавидная участь новгородского епископа Луки Жидяты, осужденного митрополитом Ефремом по лживому навету едва ли не с одобрения Изяслава. И Лука окажется далеко не единственным из видных представителей предыдущей эпохи, кто пострадает в начале киевского княжения Ярославова сына.

Как относился к Изяславу сам Ярослав и как вообще сказывались его отношения с сыновьями, помимо Всеволода, которого «Повесть временных лет» называет любимцем отца, мы не знаем. Однако Ярослав должен был отчетливо сознавать: распределяя те или иные области среди своих сыновей, ему надлежало руководствоваться не отцовскими чувствами, а исключительно целесообразностью и справедливостью, как они понимались в то время, ибо только это могло уберечь страну от братоубийственной бойни, подобной той, что началась после смерти его собственного отца Владимира. Потому-то Ярослав без колебаний передавал Новгород Изяславу, лишая тем самым отцовского удела своего старшего внука Ростислава.

Все острее ощущал свое одиночество, князь по-особому, наверное, вглядывался в изображение собственной семьи под сводами Киевской Софии. На киторской фреске собора он подносил выстроенный им храм Христу, а вместе с ним - по обе стороны от Христа - выстроились члены его семьи, большинство из которых уже не было рядом. И только здесь мог он видеть теперь княгиню Ирину, дочерей - в том числе, покинувших Русь Елизавету, Анастасию и Анну, а также всех своих сыновей, шествие которых к Христу возглавлял со свечою в руке ушедший из жизни Владимир5. На этой фреске - суд по копии, снятой с нее еще в XII веке и дошедшей до нас также лишь в копии, - сам Ярослав и его супруга были изображены в роскошных византийских одеяниях, очень напоминавших императорские: на плечи Ярослава была наброшена мантия, скрепленная у правого плеча фибулой; орнамент мантии, украшенной драгоценными каменьями, состоял из крупны кругов с изображениями орлов - символов власти византийских василевсов; на голове князя художник изобразил венец - по-видимому, так называемую стемму, которой те же василевсы увенчивали себя6. Надо полагать, именно таким - почти василевсом - и хотел выглядеть киевский князь в глазах своих поданных или посланцев иноземных правителей; именно так облачался он в последние годы жизни в особо торжественных случаях. Титул князя, которым владел и он сам, и его предки, наверное, казался недостаточным ему. Современники все чаще именовали его либо каганом (как митрополит Илларион в своем «Слове»), либо царе или, точнее, цесаре - титулом, который в древней Руси прилагался к василевсам - императорам Византийской империи; князь Ярослав, насколько нам известно, первым из древнерусских князей назвал себя так. И, пожа, он имел на это право, ибо и вел себя по-цесарски - уподобляя свой город главу Святого Константина или поставляя по своей воле святителя на киевскую митрополию (а это в глазах его современников являлось прерогативой императора)7. Именно царем будет назван Ярослав и в надписи о его кончине, выведенной на стене Софийского собора, и эта надпись достойно увенчает его долгое киевское княжение.

Но, как бывает всегда, жизнь подавала князю поводы не только для печали, но и для радости. Под 1053 годом летописи сообщают о рождении у него еще одного внука: «У Всеволода родился сын, и нарече имя ему Володимер, от царицы гекини»8. Это был первенец князя Всеволода Яросла-вича, знаменитый в будущем Владимир Мономах. Его появление на свет стало событием долгожданным не только для отца, но и для деда: русско-византийский союз, заключенный Ярославом несколькими годами раньше, давал наконец конкретные, зримые всходы - новорожденный княжич с гордым именем Мономах стал внуком не только самого Ярослава, но и правящего императора ромеев.

Сам князь Владимир Всеволодович напишет впоследствии о себе так: «Аз, худый, дедом своим Ярославом, благословленным, славным, нареченный в крещении Василий, русским именем Володимир, отцом возлюбленным и матерью своею Мономахи…»9 А явствует из этих слов, между прочим, что сам Ярослав выбирал для него имя. Может быть, он даже приезжал в Переяславль для того, чтобы принять участие в крестинах своего внука, хотя более вероятно, что Владимир появился на свет в Киеве, где подолгу жил его отец. Имя Владимир, равно как и христианское имя Василий, дано было княжичу, несомненно, в честь его великого прадеда, князя Владимира Святославича, Крестителя Руси. Но, нарекая внука, Ярослав не мог не вспоминать о недавно скончавшемся старшем сыне, новгородском князе Владимире Ярославиче. И если тому не суждено было стать продолжателем его дела, то, может быть, это удастся внуку. Так, уже «на санях сия», по образному выражению того же Мономаха, то есть готовясь уйти из жизни, князь Ярослав успел передать некий мысленный скипетр власти самому выдающемуся из своих потомков, великих князей Киевских.

Последние годы жизни князя Ярослава очень скупо освещены источниками. В нашем распоряжении имеются лишь отдельные, случайные свидетельства современников или ближайших потомков князя, касающиеся тех или иных эпизодов его биографии. Но тем большую ценность они представляют.

В 1048 или 1049 году с князем Ярославом, уже старцем, встречался упоминавшийся нами шаонский епископ Роже, посланец французского короля Генриха 1. Он оставил рассказ об этой встрече; правда, посвящен его рассказ одному-единственному сюжету - судьбе мощей горячо почитаемого на Западе, а также в древней Руси римского епископа Климента, принявшего, по преданию, мученическую смерть около 101 года в Херсонесе. По словам Роже, о судьбе святого Климента ему рассказывал сам «король той страны», то есть Ярослав, которого французский епископ называет то славянским, правда, искаженным, именем - Оресклав, то христианским - Георгий (Георгий Скав, или Склав, что, вероятно, означает «Георгий раб»). Причем рассказывал Ярослав вещи весьма удивительные для своего собеседника.

Так, от Ярослава Роже узнал о том, что некогда «папа Юлий (? - А. К) прибыл в ту область, где покоился святой Климент (то есть в Херсонес. - А. К) для борьбы с ересью, которая процветала в тех краях. Когда, сделав дело, папа из тех краев отправился было назад, явился ему ангел Господень и сказал: " Не уходи, ибо от Господа повелено тебе вернуться и перенести тело святого Климента, которое до сих пор лежит в море"… Папа отправился туда и перенес тело святого Климента и положил его на берег и построил там церковь; затем, взяв от тела часть мощей, увез с собой в Рим. И случилось так, что в тот же день, в какой римский народ встречал с высочайшими почестями принесенные им мощи, могила, оставленная в море, поднялась вместе с дном на водами, и сделался остров, на котором жители той земли построили церковь и монастырь. С тех пор к той церкви плавают на кораблях». Кроме того, «названный король… рассказывал также шалонскому епископу, что в свое время он побывал там и привез оттуда с собой главы святых Климента и Фива, ученика его, и положил их в городе Киеве, где они чтимы и поклоняемы. И даже показывал эти главы упомянутому епископу»10.