Ярослав Мудрый - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 81

Может быть, нам и не следовало уделять столько внимания событиям, происходившим вдалеке от Новгорода и

Киева и вроде бы совершенно не связанным с князем Ярославом. Но два обстоятельства заставили нас все же обратиться к ним. Во-первых, нельзя исключать полностью того, что в событиях в Закавказье принимали участие новгородцы, действовавшие здесь с согласия своего князя. Во всяком случае, такое предположение высказывалось в литературе: историки обратили внимание на хронологические и иные совпадения рассказа мусульманской «Истории Ширвана и Дербента» о катастрофе русов и аланов возле «Деревянных Ворот» с сообщением новгородско-софийских летописей о неудачном походе в том же 1032 году новгородца Улеба к «Железным Воротам» (см. об этом выше), под которыми, в соответствии с известной мусульманской традицией, могли понимать именно Дербент54. И, во-вторых, даже если отвергать это предположение (которое представляется все же ошибочным55), нельзя не признать, что столь активное вмешательство русов во внутренние дела закавказских стран свидетельствует о значительном усилении русского влияния на Северном Кавказе и в Закавказье. Последнее же явилось прямым следствием кавказской политики князя Мстислава Тьмутороканского, начатой им с завоевания Касожской земли.

Поведение русов в Ширване, Арране и Дербенте обличает в ни, прежде всего, искателей легкой наживы, наемников-авантюристов, каковыми, скорее всего, и были эти люди. Едва ли их действия определялись государственным интересом или соображениями государственной безопасности. Но даже если ни Мстислав в Чернигове, ни Евстафий в Тьмуторокани (ни тем более Ярослав в Новгороде или Киеве) не причастны к разыгравшимся на юге драматическим событиям, они все же обязаны были принимать их в расчет, учитывать в своих дальнейших действиях. В первую очередь это касается, конечно, Мстислава. Но и Ярослава тоже. Политика его брата, в том числе и на юге, не могла не оказывать на него определенного влияния - точно так же, как и политика самого Ярослава в Польше или Прибалтике влекла за собой те или иные действия черниговского князя. Киев и Чернигов (или, точнее, Чернигов и Новгород) были в те годы не просто центрами двух вполне самостоятельных государственных образований, но и важнейшими центрами собственно Руси, стольными градами двух родных братьев, каждый из которых в равной степени ощущал себя наследником власти своего отца, распространявшейся на всю Русскую землю. И Ярослав, и Мстислав отчетливо сознавали, что при определенных обстоятельствах они могли (и должны были) объединить в свои руках обе части Русского государства. А следовательно, оба с неослабевающим вниманием следили за каждым шагом друг друга, равно как и за тем, что происходило в соседних земель, будь то Прибалтика, Польша или Кавказ.

История княжения Ярослава в эти годы, разумеется, не может быть сведена лишь к его внешнеполитической деятельности. Более того, кажется несомненным, что внешние успехи были для князя, прежде всего, необходимым условием упрочения собственной власти и проведения внутренних преобразований в той части Русского государства, которой он владел. Об этом красноречиво свидетельствуют и предпринятое им строительство новых городов на северные и южных рубежах станы, и массовые переселения - прямые следствия его успешных походов в земли чуди и ляхов. В этом смысле Ярослав успешно продолжал дело, начатое его отцом Владимиром, - государство приобретало все более ясно очерченные формы, четко обозначенные границы, постепенно стирались различия между отдельными славянскими племенами.

Новгородско-софийские летописи сохранили уникальные известия и о других мероприятиях Ярослава, которые были проведены им в Новгороде еще в 1030 году, сразу же после возвращения в этот город после победоносного чудского похода.

Придя к Новгороду, рассказывает летописец, Ярослав «собрал от старост и от поповых детей 300 - учить книгам»56. В свое время нечто подобное проделал князь Владимир на юге Руси, в Поднепровье: он также «начал забирать у нарочитой чади детей и начал отдавать их на учение книжное. Матери же детей этих, - писал автор «Повести временных лет», - плакали по ним, словно по мертвым, потому что не были еще тверды в вере». За сорок с лишним лет, прошедших со времени Крещения Руси, христианская вера успела утвердиться, главным образом, в городах, причем на юге, в Поднепровье, в большей степени, чем в Новгороде или, тем более, в Северо-Восточной Руси. Ярослав же, по всей видимости, вполне отдавал себе отчет в том, что именно распространение грамотности и книжной, христианской культуры лучше всего может послужить упрочению княжеской власти и консолидации общества. И успехи его в этой области оказаись не менее впечатляющими, чем на внешне-полиеской арене. Сегодня, после замечательных открытий российских археологов, мы хорошо знаем об исключительно высоком уровне грамотности населения Новгорода и других русских городов; грамотными здесь были люди самых разных слоев общества: бояре, купцы, ремесленники, простолюдины (не говоря уже о священниках и монахах) - причем и мужчины, и женщины. В Новгороде же при князе Ярославе Владимировиче возник и один из первых на Руси центров по переписке книг - предшественник знаменитого киевского скриптория Ярослава Мудрого.

Совсем недавно были обнаружены и прямые, вещественные следы учительной деятельности новгородских ревнителей христианства, современников и сподвижников Ярослава. В июле 2000 года на Троицком раскопе Новгорода были найдены три соединенные вместе деревянные дощечки, покрытые воском, - своеобразная деревянная книжечка, цера. Такие церы, использовавшиеся, как правило, для учебных целей, были известны еще в Древнем Риме, а затем получили распространение в Западной Европе; находили их прежде и в Новгороде, но почти всегда с осыпавшимся воском. На этот раз, благодаря мастерству и титаническим усилиям реставраторов, церу удалось восстановить и прочитать: на частично осыпавшемся воске оказались тексты 75-го и 76-го псалмов, а также несколько стихов из 67-го псалма. В православном богослужении Псалтирь разделяется на двадцать кафизм (частей), и именно по ним текст Псалтири при обучении грамоте заучивался наизусть. 75-й и 76-й псалмы относятся к десятой кафизме, а 67-й - к предыдущей девятой; очевидно, стихи 67-го псалма, прочитавшиеся на последней странице «Новгородской Псалтири», представляют собой остатки предшествующего, стертого слоя: они уже были заучены, и ученики неизвестного нам наставника перешли к следующей кафизме Псалтири. Об учебном назначении новгородской находки свидетельствуют и едва различимые надписи на бортиках церы: «Без чину службы и часов же всех, без отпевания душ» (то есть: «Не для церковной службы и не для отпевания умерших»), «Без от себе прогнания всех людей, без отлучения алчущих знания» («Для привлечения всех людей, для алчущих знания»). И далее: «Сия книга Псалтирь - сиротам и вдовицам утешение мирное, странникам недвижимое море, рабичищем несудимое начинание».

Текст на цере написан уверенной рукой давно грамотного человека, причем именно русским книжником, пользовавшимся, по-видимому, болгарским оригиналом. А между тем уже датировка деревянных дощечек повергла в изумление ученых. Цера попала в землю ранее 1036 года! (Это можно сказать с уверенностью, поскольку прямо над ней археологами был открыт деревянный сруб, бревна которого по методам дендрохронологии датируются именно этим годом; проведенный позднее радиокарбонный анализ воска назвал еще более впечатляющие цифры: воск датируется временем до 1030 года*.) Но главная сенсация новгородской находки выяснилась позже, когда главный филолог Новгородской археологической экспедиции и крупнейший отечественный лингвист Андрей Анатольевич Зализняк сумел прочитать на деревянной основе церы остатки какого-то еще более раннего текста, представляющего собой некое неизвестное в древнерусской книжности наставление принимающим христианскую веру - «Закон, да познаеши христианскаго наказания». «Да будем работниками Ему (Иисусу. - А. К.), а не идольскому служению, - наставлял неизвестный нам проповедник вчерашних язычников. - От идольского обмана отвращаюсь. Да не изберем пути погибели. Всех людей избавителя Иисуса Христа, над всеми людьми приявшего суд, идольский обман разбившего и на земле святое свое имя украсившего, достойны да будем» 57. [* С более чем 90-процентной вероятностью воск датируется временем между 760 и 1030 годами. Исследователи склонны датировать новгородскую церу концом Х - первым десятилетием XI века, то есть временем даже более ранним, чем княжение в Новгороде Ярослава. Отметим также, что на том же Троицком раскопе в слое первой четверти Х1 века была обнаружена берестяная иконка с изображением на одной стороне Христа, а на другой - святой Варвары, держащей в руках крест; здесь же читалось греческое слово «агиос» («святая») и надпись русскими буквами: «Варвара». На иконке процарапана также надпись, которая может быть расшифрована как число 6537 - то есть 6537 год от Сотворения мира (=1029/30 год от Рождества Христова).