Ярослав Мудрый - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 83

К сожалению, источники далеко не одинаково высвечивают различные отрезки жизненного пути князя Ярослава. Так, после краткого известия о строительстве городов на Роси под 1032 годом в летописи зияет явный провал. За три года - одна-единственна запись под 1033 годом, извлеченная, по-видимому, из княжеского помянника: «Мстиславич Евстафий умре». Следующие два года оставлены пустыми: летописец оганичился лишь тем, что проставил даты, не добавив к ним ни слова. Чем занимался в эти годы Ярослав (помимо того, что готовил заговор в Норвегии и обсуждал в 1034/35 году условия возвращения Магнуса на норвежский престол), мы не знаем. Вполне вероятно, что именно тогда у него родился еще один сын, названный Игорем. О рождении ребенка летописи не сообщают, однако известно, что в списках сыновей Ярослава Игорь значится между Всеволодом, родившимся в 1030 году, и Вячеславом, родившемся в 1036-м6.

Смерть Евстафия Мстиславича оказалась для Ярослава настоящим подарком судьбы. По сведениям Татищева, Евстафий умер в Тьмуторокани; «И бысть жалость велика по нем»65. Он был единственным сыном и наследником своего отца, и теперь, в случае если бы жизнь Мстислава по какой-нибудь причине оборвалась - а жизнь любого человека в те времена могла оборваться очень просто, - Черниговское княжество и все Левобережье должны были отойти Ярославу. Таков был обычай, неписаный закон славянского (и не только славянского) общества: брат получал наследие умершего брата, если у того не имелось сыновей. Ярослав же, имевший к тому времени четырех или пятерых сыновей, мог спокойно глядеть в будущее: Бог, несомненно, был на его стороне, наградив даром чадородия его супругу и отняв единственного сына у его брата. Проницательный и осмотрительный, Ярослав, наверняка, был готов к различным поворотам судьбы, просчитывал в уме различные сценарии развития событий и со все возрастающим вниманием прислушивался к тем вестям, которые приходили в Киев и Новгород из Чернигова.

Надо сказать, что этот город при князе Мстиславе Владимировиче совершенно преобразился. Исследования археологов показали, что Мстислав значительно увеличил площадь своей крепости, оградив новой линией укреплений «окольний город», примыкавший к старому детинцу. В северо-западной части детинца был заложен новый княжеский дворец. Археологами исследованы остатки по крайней мере двух каменных построек княжеского дворца. Особенно впечатляет одна из них, представлявшая собой, по-видимому, трехэтажный каменный терем, крытый свинцовыми листами и богато украшенный и расписанный фресками66. Все это свидетельствовало о возросшей экономической мощи княжества. Проторенные торговые пути связывали столицу державы Мстислава с Причерноморьем, Северным Кавказом, а значит, и с крупнейшими торговыми центрами Византийской империи.

Воплощением возросшего могущества Черниговского княжества и возросших политических амбиций черниговского князя должен был стать великолепный пятиглавый каменный собор, посвященный Спасу. Этот огромный храм (его площадь 33,2Х22,1 м) был богато украшен орнаментальными поясами снаружи и фресками внутри. Само его посвящение ставило Чернигов едва ли не выше Киева с его главным храмом Пресвятой Богородицы Десятинной. Полагают, что князь Мстислав строил церковь в течение нескольких лет и привлек для этого выдающихся архитекторов своего времени - по всей вероятности, греков, представителей константинопольской школы. (Помимо прочего, это лишний раз свидетельствует о его добрых отношениях с правителями Империи.) «…Храм строили зодчие, знакомые с последними достижениями константинопольского искусства и прекрасно ориентированные в том запасе приемов и композиций, который предоставляла история византийской архитектуры, - пишет современный исследователь. - Таковыми в XI столетии моги быть столичные (константинопольские. - А. К) мастера… Вся эта выразительность архитектурных форм… - черты византийской столичной архитектуры. Больше ни в одном памятнике Киевской Руси XI-XII столетий они не выступят так ясно и полно»67.

По-видимому, храм начали возводить еще в первой половине 30-х годов XI века. Однако завершить строительство Мстислав не успел. По свидетельству летописи, ко времени его внезапной кончины стены церкви поднялись на такую высоту, что можно было, стоя на лошади, дотянуться до них рукой («яко на кони стояще, рукою досящи»). Это высота четырех - четырех с половиной метров. Как отмечают исследователи, на такой высоте по зданию, действительно, проходит шов, который свидетельствует о перерыве в строительстве, наступившем после смерти Мстислава68. (Храм был достроен несколько позже, но едва ли много позднее середины XI века. Это позволяет считать его древнейшим сохранившимся до нашего времени памятником древнерусской архитектуры.)

… И все же сравняться с Киевом Чернигову было не суждено. Князь Мстислав умер в самом расцвете сил, внезапно: смерть настигла его не на поле сражения, но во время княжеской забавы - на охоте. «Мстислав изыде на ловы, разболелся и умре, - свидетельствует летописец. - И положили его в церкви у Святого Спаса, которую сам заложил…» Каких-либо подробностей на этот счет летопись не сообщает, и остается гадать, подвергся ли князь нападению свирепого зверя или же нечаянно простудился и оттого умер - и то и другое было в древней Руси не редкость. Врачи оказались бессильны, да и что моги поделать они в те времена, когда надежных средств борьбы с воспалительными процессами и заражением крови не существовало и всякая более или менее серьезная болезнь или рана таили в себе неотвратимую угрозу для жизни. Нетрудно представить себе, как горько было сознавать князю Мстиславу на смертном одре, что он умирает бездетным, не оставляя наследника, и что все его княжество неизбежно должно присоединиться к владениям его брата.

Позднейший московский книжник, современник царя Ивана Грозного, составлявший летописную Степенную книгу царского родословия, с большим неодобрением повествовал об этой кончине благочестивого черниговского князя, казавшейся ему неприличной для православного государя: «И аще тако добродетелен бе, но обаче тогда по древнему обычаю упразднился изыти на позорную ловитву, иже бяше таковое позорование отречено есть христианом… Разумно же да будет, яко нашея ради пользы тако случился конец толику удачу и добродетельну князю: Бог судитель праведен - да и прочии не дерзают на позорныя ловитвы»69. Но эти нравоучительные сентенции, разумеется, обращены

к современникам летописца, жившим в XI столетии. Древняя Русь совсем иначе смотрела на обычай княжеской «ловитвы», которая считалась делом не менее достойным, чем, например, война. Так, внук Ярослава Мудрого князь Владимир Мономах в своем знаменитом «Поучении» приравнивая свои подвиги во время охоты к воинским и гордился теми и другими в равной мере. Охота была занятием далеко не безопасным и требовала от князя большого искусства, незаурядной физической силы, ловкости, осторожности, выносливости, отваги - словом, всех тех качеств, которые отличали умелого воина на поле брани. «А се в Чернигове деял есмь, - делился своим богатым опытом Мономах, - коней диких своими руками связал есмь в пушах 10и 20 живых… тура два меня метали на рогах и с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, а другой рогами бода; вепрь мне на бедре меч отнял, медведь мне у колена подкад укусил; лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною поверже. И Бог неврежена меня соблюде…» 70. Мстислав оказался менее удачлив. Но он принял смерть, во всяком случае, достойную князя и достойную своего славного имени.