Древний Иран накануне империй (IX–VI вв. до н. э.). История Мидийского царства - читать онлайн книгу. Автор: Инна Медведская cтр.№ 19

Такое противоречивое состояние современного понимания индийской истории в зарубежных исследованиях нашло отражение в посвященном разным аспектам истории Мидии сборнике статей, изданном в Падуе ([Lanfranchi, Roaf, Rollinger (eds.), 2003]; обзор сборника см.: [Waters, 2005]). В нем преобладают статьи, авторы которых считают, что Мидийского царства, по существу, не было и что скорее всего была федерация, не обладавшая средствами для управления государством на огромной территории от р. Галис на западе до Средней Азии на востоке. В самом названии сборника сквозит сомнение в том, отражает ли античная концепция последовательности империй, в которой Мидия занимала второе место после Ассирии, историческую действительность.

Наиболее ярко это направление представлено в работах М. Ливерани, Дж. Ланфранки, К. Раднер, Дж. Рида, В. Хенкельмана, М. Юрсы и отчасти Р. Роллингера. Следует также отметить, что в некоторых из них рассматриваются не столько те или иные вопросы индийской истории, сколько ассирийские проблемы на фоне индийской истории (например, статья Ланфранки). Нет погружения в проблемы собственно истории Мидии, присутствует скорее взгляд на нее со стороны.

Традиционное представление о важной исторической роли Мидии, первоначально основанное на античных источниках, а теперь подтверждаемое новыми исследованиями, отражено в немногочисленных статьях Д. Стронаха, М. Роафа, X. Гопник, Дж. Кертиса. Поскольку подробная рецензия уже опубликована [Медведская, Дандамаев, 2006], здесь имеет смысл продемонстрировать лишь общие выводы в каждом из направлений изучения индийской истории и принципиально новые ее интерпретации.

Ярким примером «негативного» направления служит экстравагантная модель развития Мидии, предложенная известным ассириологом М. Ливерани [Liverani, 2003, р. 1–12]. В ней чувствуется влияние идей Брауна и Санчизи-Верденбург, но Ливерани идет в своих выводах гораздо дальше. Он находит существенным противоречие между постулируемым на основании античных источников периодом расцвета и усиления Мидии после 612 г. и запустением процветавших прежде мидийских центров Нуш-и Джан I, Годин II/5, к которым он относит и Баба Джан III. Археологическая характеристика этого периода подтверждается и молчанием вавилонских источников о Мидии как могущественном государстве. Следовательно, по мнению Ливерани, информация античных источников имеет два существенных искажения относительно истории Мидийского царства после 612 г. и его политической структуры. Расцвета на самом деле не было, а был упадок. Греческие историки неверно рассматривали Мидию как универсальную империю, модель которой соответствовала персидской и вообще восточной модели государства. Но Ливерани сомневается в принятой последовательности империй и предлагает выводить индийскую модель не из персидской, а из предшествующей модели «вторичных государственных образований» района Загроса («secondary state formations» — понятие, введенное Брауном). Вторичными эти образования были потому, что их существование зависело от Ассирии. Исходя из этого характеризуются выделяемые автором три этапа развития «мидийских племен». Первые два (750–670 и 670–610 гг.) включают время ассирийского господства: пастушеские племена, жившие вдоль торгового Хорасанского пути, поставляли в Ассирию скот и коней, что привело к процветанию определенных слоев населения и названных выше поселений. Возникновение ассирийских городов (видимо, имеются в виду города в ассирийских провинциях, образованных в Загросе. — И.М.) послужило «экономическим и идеологическим» образцом для местной элиты. После 670 г. ассирийцы de facto передали власть местным вождям, которые богатели, контролируя Хорасанский путь и поставляя военный контингент ассирийскому царю. Но в 612 г. в союзе с Вавилонией мидийцы уничтожили Ассирию. Парадокс модели Ливерани состоит в характеристике третьего этапа (610–550): разрушив Ассирию, мидийцы уничтожили основу своего благосостояния и снова вернулись к примитивному существованию пастушеских племен. Города были заброшены, никакой империи не было, как и «ассирийского наследства», полученного мидийцами. То значение, которое в персидском культурном наследии приписывалась Мидии, в действительности, согласно Ливерани, принадлежало Эламу. Эту точку зрения разделяет В. Хенкельман [Henkelman, 2003, р. 181–231], в статье которого рассмотрено эламо-персидское культурное взаимодействие. По его мнению, именно Элам был связующим звеном между культурами Месопотамии и Ахеменидского Ирана.

Эта модель Ливерани не выглядит убедительной и порождает множество вопросов: каким образом разрозненные пастушеские племена и элита, благосостояние которой зависело от Ассирии, могли подготовить силы для разгрома Ассирии и почему они пошли на это? Против кого и зачем Кир II вел три года войну? Почему греки не знали даже названия царства Элам? Почему сами персы выделяли среди прочих народов именно мидийцев, а не эламитов?

Статьи Дж. Ланфранки [Lanfranchi, 2003, р. 79–118] и К. Раднер [Radner, 2003, р. 37–64] посвящены политике Ассирии на Востоке, но цели и результаты их исследований предстают принципиально различными. Ланфранки, как и И.М. Дьяконов, полагает, что ассирийская агрессия в район Загроса усиливалась накануне радикальных конфликтов Ассирии с Урарту или с Вавилонией и Эламом. Целью завоевания было изъятие потенциальных союзников у противостоящей стороны и включение в сферу ассирийского влияния местной элиты, часть которой становилась военным контингентом ассирийской армии. Единственной экономической выгодой была стабилизация поставок коней, но приоритетными были военно-политические результаты.

К. Раднер, напротив, считает, что усиление ассирийской агрессии было связано с необходимостью поставки коней, так как другие источники или уже были перекрыты урартами (во Внутренней Анатолии), или еще не были доступны Ассирии (Египет, Куш/Нубия с начала VII в. до н. э.). Далее она характеризует мидийцев как оседлый народ, живущий в городах, которые были обиталищами «грабителей-баронов», вымогавших дань/пошлину у проходящих по Хорасанскому пути караванов. Мидийцы, таким образом, наживали капитал на наиболее ценном своем преимуществе — проходящем через их земли торговом пути, а также на владении конями и искусством верховой езды. Выводы Раднер, таким образом, отклоняют гипотезу Брауна, согласно которой племенные кочевые общества Загроса жили, по существу, за счет Ассирии и на которой в значительной степени основываются построения Ливерани и Ланфранки.

Если Ланфранки настаивает на том, что ассирийская политика на востоке не была нацелена на создание системы эффективного и продолжительного контроля, то А. Греко, анализируя ассирийскую экспансию, приходит к противоположным выводам [Greco, 2003, р. 65–78]. Территорию Загроса, где существовали пути для сезонного перегона скота, можно было взять под эффективный контроль, только установив власть над конечными пунктами этих путей (городами, селениями, становищами), а также над горными проходами. Только захватив их, можно было контролировать всю систему полукочевого хозяйства региона. Это позволяло ассирийцам наладить регулярный приток дани и выполнение повинностей местным населением. В итоге это вело к увеличению спроса на продукты скотоводства и к основанию новых городов, что было выгодно местному населению.

Не совсем понятны основания для нового взгляда Ланфранки на запросы Асархаддона к оракулу бога Шамаша, которые всегда рассматривались как важный источник по истории Мидии 670-х гг. По мнению автора, они не отражают конкретной реальности — беспокойства ассирийцев по поводу засад и военных операций в мидийских районах, краж коней, предназначенных для отправки в Ассирию. Эти запросы — результат предвзятого взгляда элиты Месопотамии на горную периферию, где постоянно существовали эти негативные стереотипы: следовательно, их не стоит рассматривать как реакцию ассирийской власти на растущий беспорядок в восточных провинциях [Lanfranchi, 2003, р. 89].